— Ты меня и не подвел, Лукас. Это просто невозможно. — Меня
захлестнуло чувство вины, и я еще крепче прижалась к нему. — И я тебя тоже не
подведу.
«Я уберегу тебя от любой опасности, — поклялась я себе. —
Даже от самой себя».
Глава 9
После этого мне стало казаться, что я живу одновременно в
двух мирах. В одном из них мы с Лукасом наконец-то были вместе, и я чувствовала
себя так, словно мечтала об этом всю свою жизнь. В другом мире я была вруньей,
недостойной того, чтобы находиться рядом с Лукасом, да и с любым другим.
— И все-таки это странно. — Лукас прошептал это очень тихо,
чтобы никто в библиотеке его не услышал.
— Что странно?
Прежде чем ответить, он оглянулся, проверяя, не подслушивает
ли нас кто-нибудь. Мог бы и не волноваться — мы сидели в одной из дальних ниш,
еще пару веков назад отделенных от основного зала полками с книгами,
переплетенными вручную, в одном из самых уединенных уголков этой школы.
— Что ни ты, ни я не помним подробностей той ночи.
— Ты сильно поранился. — Как только возникали сомнения, я
цеплялась за историю, придуманную миссис Бетани. Лукас еще не до конца в нее
поверил, но со временем поверит. Это совершенно необходимо, потому что от этого
зависит все. — Люди часто забывают, что происходило до того, как их ранило. И
это логично, правда? Те железные завитки ужасно острые.
— Я и раньше целовал девочек... — Лукас не договорил, увидев
выражение моего лица. — Но никто из них не сравнится с тобой. Ничего общего!
Я опустила голову, чтобы скрыть смущенную улыбку.
— И ни разу не лишался из-за этого чувств, — продолжил
Лукас. — Ни разу! Конечно, ты классно целуешься, но даже ты не могла бы довести
меня до обморока, уж поверь.
— Ты не поэтому упал в обморок, — возразила я, делая вид,
что ужасно хочу вернуться к чтению книжки по садоводству; на самом деле я
выбрала ее только потому, что не могла побороть любопытство — что же за цветок
мне снился тогда, несколько месяцев назад? — Ты отключился, потому что та
здоровая железная перекладина ударила тебя по голове, и привет.
— Это не объясняет, почему ты ничего не помнишь.
— Ты же знаешь, что меня часто охватывает тревога, так?
Иногда я бываю сама не своя. Когда мы с тобой познакомились, я как раз была в
таком очумелом состоянии и тоже не помню некоторых подробностей того своего
знаменитого побега. Наверное, когда эта штука шарахнула тебя по голове, я как
раз выключилась. В смысле — ты же мог погибнуть! — Во всяком случае, это вранье
было близко к правде. — Ничего удивительного, что я перепугалась до смерти.
— Но у меня на голове нет шишки. Только ранка, будто я упал
или что-то в этом роде.
— Мы приложили тебе лед. И вообще позаботились.
— Все равно чепуха какая-то, — сказал Лукас неуверенно.
— Не знаю, почему ты до сих пор об этом думаешь. — Теперь я
снова чувствовала себя врушкой. Мне приходилось придерживаться этой истории,
чтобы уберечь самого Лукаса, ведь если миссис Бетани поймет, что он о чем-то
догадывается, она может... может... о, не знаю, что она может, но только
подозреваю, что ничего хорошего. Но говорить Лукасу, что он зря сомневается,
что все разумные вопросы, которые он задает о «Вечной ночи», и тот провал в
памяти — просто глупость... это еще хуже. Все равно что заставлять его
сомневаться в себе, а я этого не хотела. Теперь-то я знала, как это паршиво —
сомневаться в себе. — Прошу тебя, Лукас, забудь уже об этом.
Лукас медленно кивнул:
— Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.
Когда он не затрагивал эту тему и переставал беспокоиться о
событиях той ночи, мы проводили время просто чудесно. Почти идеально. Мы вместе
занимались в библиотеке или в маминой классной комнате, иногда к нам
присоединялись Вик или Ракель. Мы вместе съедали на улице свой ланч. Я грезила
о Лукасе во время уроков и выходила из счастливого ступора только ради того,
чтобы не вылететь из школы. Когда у нас был урок химии, мы шли в кабинет
Айвербона и уходили из него бок о бок. Во все остальные дни Лукас находил меня
сразу после уроков, словно думал обо мне даже больше, чем я о нем.
— Бьянка, это чистая правда, так что смирись, — прошептал
Лукас как-то воскресным днем, когда я пригласила его в квартиру моих родителей.
(Они тактично поздоровались с нами, и мы с ним тут же ушли в мою комнату.) Мы
лежали на полу, не касаясь друг друга, хотя и рядом, и смотрели на репродукцию
Климта. — Я совершенно не разбираюсь в живописи.
— А тебе и не нужно в ней разбираться. Просто смотри на нее
и говори, что ты чувствуешь.
— Я не очень-то умею говорить о своих чувствах.
— Да, я заметила. Просто попытайся, ладно?
— Ну хорошо. — Он долго и мучительно размышлял, глядя вверх,
на «Поцелуй». — Я думаю... я думаю, мне нравится, как он держит ее лицо в
ладонях. Как будто она — то единственное в мире, что может сделать его
счастливым. Что принадлежит ему на самом деле.
— Ты правда видишь это на картине? Лично мне герой
кажется... сильным, что ли. — На мой взгляд, мужчина на картине в самом деле
выглядел так, словно держал ситуацию под контролем; а впавшей в экстаз женщине
это нравилось — по крайней мере в эту минуту.
Лукас посмотрел на меня. Я повернула голову так, что мы
оказались с ним лицом к лицу. От его взгляда — напряженного, серьезного,
полного желания — у меня перехватило дыхание. Он сказал только:
— Поверь, я знаю, что не ошибаюсь.
Мы поцеловались, и папа, конечно, выбрал именно эту секунду,
чтобы позвать нас обедать. Родители вообще здорово умеют выбирать время. Почти
весь обед они делали вид, что ничего не произошло, и ели так, будто получали от
еды удовольствие.
Я проводила почти все время с Лукасом, а это значило, что на
остальных друзей времени почти не оставалось, а жаль. Балтазар по-прежнему вел
себя очень дружелюбно, всегда здоровался со мной в коридорах и кивал Лукасу,
будто тот был его приятелем, а не человеком, чуть не избившим его в ночь
Осеннего бала. Но взгляд его был печален, и я понимала, что обижаю Балтазара,
не дав ему ни единого шанса.
Ракель тоже чувствовала себя одинокой. Хотя вечерами мы
иногда приглашали ее позаниматься с нами, я больше не обедала с ней. Насколько
я знала, она так ни с кем и не подружилась. У нас с Лукасом возникла идея
свести ее с Виком, но эти двое никак не совпадали. Они с удовольствием
проводили время с нами, но не более того.
Однажды я извинилась перед Ракель за то, что редко бываю с
ней, но она отмахнулась.
— Ты влюблена, а значит, стала довольно скучной для тех, кто
не влюблен. Ну, знаешь, для нормальных людей.
— Я не скучная! — возразила я. — Во всяком случае, не
больше, чем раньше.
