Никогда раньше я не испытывала такой тошнотворной ярости и
надеялась, что больше никогда и не испытаю. При всей низости и мрачности
«Вечной ночи» мне казалось, что я впервые увидела здесь настоящее зло.
«Ты веришь в зло?» — однажды спросила меня Ракель. Я
сказала, что верю, да только до сих пор не знала, что это такое. Все еще дрожа,
я сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь взять себя в руки. Нужно
хорошенько подумать обо всем, что здесь сейчас произошло, но пока я хотела
только одного — убраться отсюда подальше.
Сделав несколько шагов, я съехала вниз по дальнему скату,
вглядываясь в то место, куда спрыгнул Эрик. Нужно было убедиться, что он и в
самом деле ушел. Но уже начав спускаться, я вдруг заметила чьи-то очертания в
темноте — как тень под глубокой водой. Может быть, Эрик приходил не один?
— Стой! — воскликнула я. — Кто там?
Фигура медленно выпрямилась, и в лунном свете я увидела
Лукаса.
— Лукас? Что ты тут делаешь?
Сказав это, я почувствовала себя полной дурой. Он пришел с
той же целью, что и я, — проверить, не Эрик ли пугает Ракель.
Лукас ничего не ответил. Он смотрел на меня так, словно
никогда не видел, а потом сделал шаг назад.
— Лукас?
Сначала я не поняла, но тут меня озарило. У меня все еще
торчали клыки, а рот был окровавлен. Если он прятался там давно, то слышал, как
я разговаривала с Эриком, и видел, как я его укусила...
Лукас знает, что я вампир.
В большинстве своем люди давно не верят в вампиров и не
поверят, как бы сильно их ни убеждать. Но Лукаса не требовалось убеждать,
потому что он смотрел прямо в лицо клыкастому вампиру с окровавленными губами.
Он смотрел на меня как на незнакомку, нет, как на монстра.
Тайна, которую я хранила всю свою жизнь, раскрыта.
Глава 11
— Подожди! — взмолилась я липкими от крови губами. — Не
уходи. Я могу все объяснить!
— Не подходи ко мне! — Лукас стоял с белым лицом.
— Лукас... пожалуйста...
— Ты вампир!
Что еще я могла сказать? Мое новообретенное умение врать
сейчас ничем не поможет. Лукас узнал правду, и скрывать ее я больше не могу.
Он пятился, спотыкаясь о черепицу, руки у него тряслись,
хотя он пытался овладеть собой. Шок сделал его неуклюжим — это Лукаса-то,
который всегда двигался четко и уверенно. Казалось, что он вдруг ослеп. Я
хотела пойти за ним, чтобы не дать ему потерять равновесие и упасть, уж не
говоря о других причинах. Но больше всего я хотела объясниться. Однако он не
позволит помочь. Если я подойду, Лукас может запаниковать и убежать. Убежать от
меня! Дрожа, я села на крышу, глядя, как он по ней пробирается. Он не
осмеливался повернуться ко мне спиной до тех пор, пока не прошел половину пути
до северной башни, к спальням мальчиков. Я обхватила себя руками, а по щекам
текли слезы. Я боялась и стыдилась сильнее, чем когда-либо в своей жизни, даже
сильнее, чем тогда, когда укусила его. Понял ли он уже, что в действительности
произошло во время Осеннего бала и что именно я сделала ему больно? Если и нет,
то скоро поймет.
И что мне теперь делать? Немедленно рассказать обо всем
родителям? Они придут в бешенство, кроме того, им придется предпринять какие-то
меры против Лукаса. Не знаю, что вампиры делают с людьми, узнавшими тайну
«Вечной ночи», но подозреваю, что ничего хорошего. Сообщить миссис Бетани? Исключено.
Можно попробовать разбудить Патрис и попросить совета у нее, но она, скорее
всего, пожмет плечами, поправит свою атласную повязку на глазах и снова заснет.
Теперь, когда тайна открылась, всем им угрожает опасность.
Возможно, Лукас никому ничего не расскажет из опасения, что его сочтут
ненормальным; но если даже расскажет, вряд ли ему кто-нибудь поверит. Но риск
того, что все выплывет наружу, ужасен. И это только моя вина.
Должен быть какой-то выход, возможность все исправить.
Что-то, что я могу сделать.
Нужно поговорить с Лукасом. Первым делом с утра. Нет, утром
у него экзамен. Так странно думать о столь прозаичных вещах, как экзамен, среди
всей этой неразберихи. Я поймаю его после экзамена. Он не захочет говорить со
мной, но не будет в зале орать во весь голос о вампирах. Это даст мне шанс, и
если я как следует продумаю, что сказать...
То что? Я врала Лукасу. Я его ранила. Может, он и прав, что
пытается убраться от меня как можно дальше.
И все-таки я понимала, что должна сделать все возможное.
Если мне грозит навсегда потерять Лукаса, сделать я ничего не смогу; умолять,
плакать или открыть ему все свои секреты — этим делу не поможешь. Но я точно
знала, что должна убедить Лукаса понять.
После долгой бессонной ночи я встала, надела черный свитер и
юбку в складку и на негнущихся ногах спустилась вниз по лестнице, подгадав так,
чтобы успеть к концу экзамена. Но оказывается, им разрешили уходить, закончив
раньше, — а по словам ребят из его класса, Лукас сдал быстро. Это значило, что
он, вероятно, уже у себя в комнате. Собрав все свое мужество, я проскользнула к
спальням мальчиков.
Вик с Лукасом однажды показывали мне свое окно, так что,
если меня не поймают, я смогу найти их комнату.
А если, появившись у Лукаса в комнате без предупреждения, я
перепугаю его до смерти? Возможно, но придется рискнуть, потому что больше я
этого не вынесу. Неопределенность съедала меня изнутри, выворачивая наизнанку.
Даже если Лукас скажет, чтобы я больше не смела к нему приближаться, я все-таки
буду знать, что к чему. Неизвестность казалась хуже всего.
Я поняла, что добралась куда нужно, увидев на двери два
постера — «Головокружение» Альфреда Хичкока и еще что-то под названием
«Быстрее, киска! Убивай! Убивай!». Никто не отозвался на мой стук, и я
нерешительно приоткрыла дверь. В комнате никого не было. И пахло в ней Лукасом
— пряный, сосновый запах, словно я попала в лес. Половина комнаты была увешана
постерами боевиков — сплошные пистолеты и красотки, а постель застлана ярким
покрывалом. Другими словами, это была половина Вика. Половина Лукаса оказалась
практически голой. Никаких картинок на стенах, а на маленькую доску объявлений
(такие висели над каждой кроватью) пришпилено только расписание уроков и билет
в кино — на «Подозрение», с нашего первого свидания. Постель застлана простым
армейским одеялом.
Очевидно, мне оставалось только одно — ждать. Не зная, как
поступить, я подошла к окну, выходившему на гравийную подъездную дорожку к
школе. Там стояло несколько машин, это приехали родители, чтобы после экзаменов
забрать своих детей домой на Рождество. Разумеется, человеческих детей. Я
смотрела, как они обнимались, ставили вещи в багажники, и тут увидела Лукаса.
Он вышел из парадной двери с большой спортивной сумкой, перекинутой через
плечо.
— О нет, — прошептала я и с такой силой прижала ладони к
стеклу, что оно (или я) едва не треснуло.
