— Ты жива, Бьянка. Ты все еще можешь оценить, что это значит
— быть живой. Это лучше, чем быть вампиром... лучше, чем что угодно в мире. Я
немного помню, каково это — быть живым, и если бы смог прикоснуться к этому еще
раз, хотя бы на день, это стоило бы всех благ мира. Ради этого можно было бы
снова умереть, навсегда. Все прожитые мною столетия, все виденные мною чудеса
не сравнятся с этим — быть живым. Как по-твоему, почему все здешние вампиры так
злобно относятся к человеческим ученикам?
— Потому что... ну, думаю, они просто снобы...
— Ничего подобного. Это зависть. — Мы долгую минуту смотрели
друг на друга, потом он добавил: — Наслаждайся жизнью, пока она у тебя есть.
Потому что это не длится долго, ни у вампиров, ни у всех прочих.
Никто никогда не говорил мне ничего подобного. Мама с папой
не хотят быть живыми... Не хотят? Они ни разу ни слова об этом не сказали. А
Кортни, Эрик, Патрис, Ранульф? Неужели все они хотят быть людьми?
Вероятно догадавшись о моих сомнениях, Балтазар произнес:
— Ты мне не веришь.
— Не в этом дело. Я знаю, что ты говоришь мне правду, — ты
бы не стал врать о таких важных вещах. Не тот ты человек.
Он кивнул, его губ коснулась легкая улыбка, и я поняла, что
сказала больше, чем собиралась. В его глазах появился свет надежды — я не
видела его с той ночи Осеннего бала, когда отказала ему.
Но больше всего меня волновало то, что я говорила правду.
Балтазар в самом деле не стал бы мне врать в таком важном вопросе, даже если
правду услышать нелегко. Он был надежным человеком — хорошим человеком.
Хотелось бы мне быть такой же хорошей, ставить интересы других на первое
место... и заслужить доверие Лукаса.
И тут я подумала: «Может быть, еще не поздно».
Вернувшись в школу по нашим следам, я помахала на прощание
Балтазару и бегом поднялась в компьютерный класс. К счастью, дверь оказалась
незапертой. Дожидаясь, пока компьютер загрузится, я вспоминала репродукцию
«Поцелуя» Климта над своей кроватью. Те двое влюбленных обнимали друг друга
целую вечность, они были двумя половинками одного целого, слившимися вместе в
мозаике из розового и золотого.
Если ты кого-то любишь, нельзя, чтобы между вами встала
ложь. Не важно, что произойдет. Даже если ты уже навеки потерял свою половину,
все равно должен говорить только правду.
Дрожащими пальцами я набрала электронный адрес Лукаса и тему
письма: «Ничего, кроме правды». И начала печатать, рассказывая все, что
скрывала от него все это время. Быстро и просто, как могла, я рассказала ему,
что в ту ночь случилось на самом деле. Что я вампир, родилась у двоих вампиров
и обречена однажды стать такой же. Что в «Вечной ночи» полно вампиров, что
школа существует для нас, чтобы обучать нас изменениям в мире и оберегать от
людей, которые боятся нас, потому что не понимают. Что я укусила его в ночь Осеннего
бала не потому, что желала причинить ему боль, а потому что очень хотела быть
рядом с ним.
Слова лились потоком. По правде говоря, письмо получилось
сумбурным; я никогда раньше не пыталась открыть эти тайны, поэтому то и дело
повторялась, плохо излагала и задавала вопросы, не зная на них ответов. Но все
это не имело никакого значения. Важно было только одно — наконец рассказать
Лукасу правду.
В конце я написала:
«Я рассказываю тебе все это не потому, что хочу вернуть
тебя. Я знаю, что не заслуживаю этого после того, что натворила, и хотя ты не
подвергаешься никакой опасности в „Вечной ночи", думаю, ты вряд ли
захочешь хоть когда-нибудь приблизиться к этой школе.
В основном я пишу, чтобы попросить: если ты еще никому не
рассказал о том, что видел здесь, пожалуйста, не рассказывай. И не показывай
никому это сообщение. Сохрани эту тайну ради меня. Если правда выйдет наружу,
моим родителям, Балтазару и многим, многим другим угрожает опасность, и все это
будет моя вина. Я не вынесу, если окажусь виноватой в страданиях других.
Я никому не сказала, что ты видел нас с Эриком на крыше, и
поступила так, чтобы уберечь тебя. Ты можешь сделать то же самое в ответ,
правда? Это все, о чем я прошу. Может быть, это больше, чем я заслуживаю, но
речь идет не обо мне, а о тех, кто может сильно пострадать.
И еще я хочу, чтобы ты знал — я люблю тебя и считаю, что ты
должен знать правду. Прости, что я так долго тянула. Но надеюсь, ты поймешь,
что я на самом деле чувствую, и что для тебя это все-таки важно.
Я всегда буду тосковать по тебе.
До свидания, Лукас».
И быстро нажала кнопку «отправить», пока не передумала. Но
как только я это сделала, меня пробила дрожь. А что если Лукас не послушается?
Что если письмо не убедит его хранить молчание, а, напротив, только обеспечит
его доказательствами?
Может, мне следовало сожалеть о сделанном, но я не жалела.
Пусть Лукас мне больше не доверяет, я ему по-прежнему верила.
В общем-то я не ожидала от него ответа, однако ожидания и
надежда — разные вещи. Весь этот день я проверяла почту, и следующий, и
следующий, и в Рождество — когда могла ускользнуть от необходимости
разворачивать подарки.
Ответа от Лукаса не было.
Новый год.
Ничего.
Я говорила себе, что стоило рассказать правду ради нее
самой, и даже поверила в это. Но от этого мне не стало легче смириться с тем,
что моя исповедь ничего не значила. Лукас ушел навсегда.
Глава 12
Когда в школу начали возвращаться ученики, я стояла на
парадном крыльце, надеясь увидеть дружеское лицо. Я знала, что Лукас не
вернется. Хотя мне то и дело казалось, что я его вижу, но это просто мое
воображение играло со мной в жестокие игры. Я убеждала себя, что сегодняшний
день окажется в своем роде поворотной точкой. Лукас не приедет, зато у меня не
останется никаких сомнений, и, вместо того чтобы изводить себя бесплодными
мечтами о том, как все могло сложиться, я взгляну в лицо суровым фактам и
заставлю себя двигаться дальше.
Но раз уж мне предстоит такое, то я нуждаюсь в тех
немногочисленных друзьях, что появились у меня в «Вечной ночи».
Я заметила Ракель. Та пробиралась сквозь толпу, нервно
сжавшись в комок. Повернув голову, я поняла, почему она нервничает: на крыльце
стоял Эрик и пристально наблюдал за ней.
Я быстро подошла к Ракель и взяла у нее одну сумку.
— Ты все-таки вернулась! Я в этом немного сомневалась.
— Я и не хотела. — Ракель упорно смотрела себе под ноги. —
Ты не обижайся, я бы скучала по тебе. Но вот видеть его вовсе не желала.
Не требовалось объяснять, о ком идет речь.
— А родителям ты рассказала? — Я-то предполагала, что они
позвонят миссис Бетани, придут в бешенство, узнав, что Эрика не исключили, и,
вероятно, заберут Ракель из академии.
