— Ты рассказал своей матери? И вообще хоть кому-нибудь?
Лукас опять рассмеялся:
— Это вряд ли. — Я посмотрела на него с недоумением, и он
добавил: — Нельзя ли придумать для меня более простой способ оказаться в
подростковой психиатрической клинике?
— Мда, — пробормотала я. — Пожалуй, это привело бы тебя
прямиком в дурдом без права выхода оттуда.
— Кроме того, ты же просила меня никому не рассказывать, —
добавил он угрюмо.
Лукас прочитал то длинное письмо, полное откровений, узнал,
что я ему врала, — что я не человек, а существо, которое он мог считать
монстром, и все же услышал мою мольбу сохранить тайну и сделал так, как я
просила.
— Спасибо.
— Я не собирался возвращаться сюда. И не хотел больше тебя
видеть. Мне было очень больно, и я решил, что единственный способ заглушить эту
боль — заставить себя забыть о тебе. — Он провел ладонью по глазам, словно даже
вспоминать ту борьбу с самим собой было мучительно. — Я очень старался забыть,
Бьянка. А потом убедил себя, что мой долг — вернуться в «Вечную ночь».
— Долг? — Я растерялась.
Лукас пожал плечами:
— Выяснить правду? Все понять? Не знаю. — Он посмотрел на
меня, и взгляд его изменился, стал почти таким же, как прежде, — таким, от
которого у меня подгибались колени. Так он смотрел на меня, когда сказал, что у
мужчины на картине Климта есть единственная драгоценность. — Но как только я
снова тебя увидел, то понял, что ты по-прежнему мне нужна. Что я по-прежнему
тебе доверяю. Несмотря на то что ты вампир, или почти вампир — не важно, кто
ты. — Лукас произнес слово «вампир» так, словно не мог до конца в это поверить.
— Для меня это не имеет значения. Должно бы иметь, но не имеет. Я не могу
ничего сделать со своими чувствами к тебе.
Больше я не могла сдерживаться. Я подошла к Лукасу и села на
пол. Он обхватил мое лицо ладонями и вздрогнул.
— Ты все еще хочешь быть со мной? Хотя я тебе врала?
Лукас крепко зажмурился:
— На это я даже не обиделся.
— Значит, ты понимаешь, почему я должна хранить тайну. — Все
мои страхи внезапно улетучились, и мне захотелось обнять Лукаса и раствориться
в нем. — Ты действительно понимаешь. Я не думала, что это возможно.
— Мне до сих пор не верится, что я этого хочу, — прошептал
он. — Просто не верится, как сильно ты мне нужна.
Лукас слегка прикоснулся ко мне губами, всего лишь раз.
Может быть, он собирался на этом остановиться, но я — нет. Я обняла его за
плечи и крепко поцеловала, перестав тревожиться обо всем и думая лишь о Лукасе
и о том, что он совсем рядом. От его кожи пахло кедром; целуясь, мы дышали в
унисон, словно были двумя половинками одного человека. Легкая дрожь возбуждения
пробежала по мне, кончики пальцев защипало, в животе все затрепетало...
— Мне бы следовало бежать отсюда со всех ног. — Он жарко
дышал мне в ухо. Его пальцы скользнули мне под пояс юбки, притягивая меня
ближе. — Что ты со мной сделала?
Когда он прижал меня к своей груди, мне захотелось
отпрянуть. Я всегда отстранялась в такой момент, потому что боялась того, что
может сотворить моя тяга к Лукасу. Теперь бояться следовало ему, но он не
испугался. Лукас доверял мне настолько, что был готов целоваться; что опустился
на пол, и мы стояли на коленях друг напротив друга; что закрыл глаза, когда я
запустила пальцы ему в волосы.
Сейчас мне уже трудно держать себя в руках, — прошептала я,
предупреждая.
— Давай проверим, сколько самообладания нам потребуется.
Он оттянул воротник свитера, подставляя мне шею, по сути
подзадоривая меня, давая мне возможность доказать, что я могу удержаться. Я
прижала ладонь к его обнаженной коже и приоткрыла рот, прильнув к его губам.
Лукас негромко застонал, и со мной случилось что-то странное, будто я слишком
быстро встала, и у меня закружилась голова. Его руки медленно поднимали на мне
свитер, проверяя мою реакцию. Я поцеловала его сильнее. Лукас совсем высоко
задрал на мне свитер, и я подняла руки, помогая ему стянуть его. Теперь на мне
остались только тонкая белая майка и темно-синий лифчик, просвечивающий из-под
нее.
У Лукаса широко распахнулись глаза, он задышал быстро и
прерывисто. Мы целовались все неистовее. Он стянул свитер и с себя и расстелил
его на полу, как одеяло, а потом осторожно уложил меня на него и лег сверху. Он
дышал по-прежнему быстро, но пытался взять себя в руки.
— Не здесь, не этой ночью... но может быть, мы можем
принести с собой что-нибудь и найти другое место, чтобы остаться наедине...
Я заставила Лукаса замолчать поцелуем, достаточно сильным и
страстным, чтобы он означал «да». Лукас вернул мне поцелуй и крепко обнял меня
— но не настолько крепко, чтобы я не смогла перекатиться и оказаться сверху.
Теперь на полу лежал Лукас, а я очень остро ощущала все происходящее: его бедра,
обхватившие мои, холодный квадрат ременной пряжки, упирающийся мне в живот, его
пальцы, играющие с бретельками моего лифчика, отодвигающие их в стороны...
На секунду — одну-единственную секунду — я позволила себе
подумать, что произошло бы, приди мы с Лукасом сюда, подготовившись: с одеялом
и подушками, с музыкой и средствами предохранения, и провели бы тут всю ночь...
— Как бы мне хотелось, — выдохнула я, — как бы мне хотелось
точно знать, что я могу удержаться.
— Может быть... может быть, это не имеет значения.
— Что?
Глаза Лукаса ярко сверкали, он жарко и быстро дышал мне
прямо в щеку.
— Однажды ты укусила меня, но остановилась вовремя. Ты же не
собираешься убивать меня или превращать. Просто укусить. Если это все... тогда,
может быть... О боже. Давай.
Он хотел того же, чего и я. Во мне вспыхнул голод, и больше
не было причин сдерживаться. Я прижала Лукаса к полу и укусила.
— Бьянка... — Он сопротивлялся одну-единственную секунду, а
потом нас обоих захватил исступленный восторг.
Мой пульс словно перетекал в него, пока его кровь перетекала
в меня. И это было намного сильнее, чем самый страстный поцелуй, и связывало
нас навеки. Теперь мне был знаком вкус его крови, но от этого она стала еще
более примечательной. Я проглотила ее, наслаждаясь теплом, жизнью и соленым
привкусом на языке. Лукас содрогнулся подо мной, и я поняла, что этот укус
дарит нам обоим потрясающие ощущения.
Лукас ахнул, и я заставила себя остановиться. Медленно
отодвинулась от него. Он чувствовал слабость, голова кружилась, но он был жив.
Лукас взял в ладони мое лицо, и внезапно я отчетливо представила себе, какой он
видит меня: губы в крови, клыки все еще острые и торчат. Как он может смотреть
на меня, вампира, и испытывать что-то еще, кроме отвращения?
Но Лукас поцеловал меня прямо в окровавленные губы.
