Лукас немного подумал и кивнул.
Вероятно, оба мы выглядели очень подавленными, когда подошли
к ростовщику, но ему было на это наплевать. Костлявый мужчина в рубашке из
полиэстера, он толком и внимания-то на нас не обратил.
— Что это? Пластик или что-то в этом роде?
Я поспешно сказала:
— Это настоящий гагат Уитби.
— Не знаю я никакого Уитби. — Ростовщик постучал пальцем по
резным листьям. — Эта штука давно вышла из моды.
— Потому что она антикварная, — произнес Лукас.
— То и дело такое слышу. — Ростовщик вздохнул. — Сто
долларов. Берите или уходите.
— Сто долларов! Да это всего половина ее стоимости! —
воскликнула я.
И вообще, эта брошь дороже любых денег. Я носила ее
практически каждый день в течение нескольких месяцев, как зримый символ моей любви
к Лукасу. Как может этот человек смотреть на нее так холодно?
— Люди приходят сюда не для того, чтобы получить наилучшую
прибыль со своих вложений, милочка. Они приходят за наличными. Тебе нужны
наличные? Я сделал свое предложение. А иначе катитесь отсюда и не тратьте
понапрасну мое время.
Лукас хотел забрать брошь, лишь бы не отдавать ее за
бесценок. Я это сразу поняла по тому, как он упрямо выпятил челюсть. Но я уже
знала, что он зачастую готов сделать то, что ему хочется, даже если поступок
будет неправильным, — а нам сейчас никак нельзя забирать брошь. Поэтому я
решительно протянула руку ладонью вверх:
— Сто долларов, пожалуйста.
За свою жертву мы получили пять двадцатидолларовых купюр и
бумажную квитанцию, обещавшую, что можно получить брошь обратно, если в
ближайшие пару дней нам улыбнется фортуна.
— Я найду деньги, — пообещал Лукас, когда мы вышли из
ломбарда и отправились на поиски отеля, — и возвращу ее тебе.
— Ты говорил, что ты богатый, когда покупал мне эту брошь.
Это правда?
— Гм...
Я вскинула бровь:
— Не совсем?
— Видишь ли, у меня есть доступ к деньгам Черного Креста, а
средств у них немало. Но предполагается, что я должен тратить их по делу. На
необходимые вещи. — Он пожал плечами. — Не на драгоценности.
— То есть, купив мне брошь, ты влип в неприятности?
Лукас с мрачным лицом засунул сжатые кулаки поглубже в
карманы.
— Я сказал им, что по сути работаю на них. А жалованье или
плату за риск не получаю, так что, с моей точки зрения, они мне должны. Именно
это я скажу им, когда придется объяснять, что я снова выкупаю брошь. Потому что
она твоя, Бьянка. Она принадлежит тебе. Точка.
— Я тебе верю. — Я обхватила ладонями его лицо. — Но это не
самое важное на свете, договорились? Самое важное то, что мы в безопасности, мы
вместе и у нас есть шанс во всем этом разобраться.
— Да. — Взлохмаченные волосы Лукаса были теплыми под моими
руками. Я пригладила их, и он закрыл глаза. — А теперь давай найдем место для
ночевки.
Нам пришлось пройти всего два квартала, и мы наткнулись на
дешевый отель. В маленьком холле воняло пивом и табаком. Лукас попросил номер с
двумя отдельными кроватями, и портье с интересом глянула на нас из-за своей
перегородки из пуленепробиваемого стекла. Я старалась не думать о своей
драгоценной броши, проданной ради того, чтобы оплатить ночь в небольшом номере
со скрипучими кроватями и темно-синими шерстяными одеялами, освещенном
единственной фарфоровой настольной лампой. Мы зашли в него, не прикасаясь друг
к другу, даже не взявшись за руки, но я очень остро ощущала, что мы с Лукасом
одни в спальне. Он включил лампу между кроватями, но легче мне не стало. Я
внезапно заметила, что влажная рубашка Лукаса прилипла к телу. Почти прозрачный
хлопок только подчеркивал мускулатуру его спины.
— Хочешь раздеться в ванной? — мягко спросил меня Лукас. — А
я залезу под одеяло и выключу лампу. Когда ты выйдешь, я ничего не смогу
увидеть.
Я засмеялась, нервно и облегченно одновременно.
— Теперь ты обладаешь некоторыми нашими способностями, а
кое-кто из нас может видеть в темноте.
— Только не я. Клянусь. — Он криво усмехнулся.
Я вошла в крохотную ванную и вещь за вещью стащила с себя
промокшую одежду. К счастью, трусики и футболка были почти сухими. Я умылась,
заплела в косу ставшие после дождя курчавыми волосы; через дверь было слышно,
как Лукас с кем-то отрывисто разговаривает, потом он повесил трубку. Вероятно,
он только что сообщил Черному Кресту, где нас искать.
Я уставилась на себя в зеркало. Не то чтобы я раньше не
обращала внимания на свое тело, но мне ни разу не приходилось смотреть на себя
и думать, какой меня видит кто-нибудь другой. Лукас вот-вот увидит меня. Решит
ли он, что я красивая? Я чувствовала себя красивой и хотела, чтобы он меня
увидел. Я провела руками по животу, потом по бедрам, по-новому ощущая свои
прикосновения.
Все это время Лукас был по другую сторону двери. Раздевался.
Ждал меня. Полоска света под дверью ванной погасла. Я глубоко вздохнула,
щелкнула выключателем и открыла дверь. Только тусклый свет городских огней,
просачиваясь сквозь занавески, освещал комнату.
Всматриваясь в темноту, я различила очертания Лукаса: он
выбрал кровать, дальнюю от ванной. Лукас уже лежал под одеялом, и я видела
только одну голую руку и плечо. Пару раз вздохнув, я подошла к кровати Лукаса.
Он посмотрел на меня недоверчиво, но приподнял одеяло, приглашая меня лечь.
— Только спать, — прошептала я.
У меня бешено стучало сердце, и собственный голос показался
мне слабым и незнакомым. Меня охватил жар, жарко было даже между пальцами рук и
ног.
— Только спать, — пообещал он.
Не знаю, поверила ли я кому-нибудь из нас.
Я скользнула в постель, и Лукас укрыл нас обоих одеялом. Я
положила голову на подушку в каких-то нескольких дюймах от его головы. Кровать
была слишком узкой для нас двоих, поэтому мы невольно прикасались друг к другу;
моя голая нога задела его ногу, его трусы-боксеры слегка царапнули мои бедра,
моя грудь ощущала жар, исходящий от его обнаженной груди.
Лукас смотрел мне в глаза.
— Я должен знать, что ты веришь в то, что я поступаю
правильно.
Я подумала:
— Я верю, что ты поступаешь так, как считаешь правильным.
— Довольно близко к моим словам, — устало сказал он.
— Я люблю тебя.
— И я тебя люблю.
В этот момент мне захотелось притянуть его к себе, чтобы мы
затерялись друг в друге и забыли обо всем на свете. И мне было наплевать,
останемся ли мы живы, увидимся ли еще когда-нибудь, наплевать даже на то, что
это мой первый раз. Но прежде чем я успела шевельнуться, Лукас с таким
благоговением взял обе мои руки в свои, словно собрался молиться.
