— Патрис? Это я, Кортни. — Девочка постучалась в дверь и тут
же распахнула ее. Очевидно, она не сомневалась в том, что ей будут рады. Она
была еще красивее Патрис, с белокурыми волосами, доходившими ей до талии, и
капризно выпяченными губками. Я видела такие только в телевизионных шоу у
старлеток, которые могли позволить себе накачать губы коллагеном. Форменная
клетчатая юбка в складку, неуклюже болтавшаяся на мне, на этой девочке сидела
великолепно, подчеркивая красоту ее длинных ног. — О, твоя комната гораздо
лучше моей! Мне ужасно нравится!
Вообще-то, все комнаты почти не отличались друг от друга:
спальня, достаточно большая для двоих, с белыми металлическими кроватями и
резными деревянными комодами возле каждой. За окном виднелось дерево, но ничего
особенного в нашей комнате я что-то не заметила.
И тут до меня дошло.
— Мы в самом деле ближе к ванным комнатам, — ляпнула я.
Кортни и Патрис уставились на меня так, словно я сказала
что-то неприличное. Они что, настолько утонченные, что не пользуются ванной?
Смутившись, я все-таки решилась продолжить:
— Мне никогда не приходилось... мм... делить ванную комнату
с кем-то еще. В смысле, с родителями-то конечно, но не с... Похоже, здесь нас
будет двенадцать человек на одну ванную?
Сейчас им следовало согласиться со мной и начать жаловаться,
но вместо этого Кортни с любопытством продолжала меня рассматривать. Вероятно,
ее любопытство было вполне оправданно, но я предпочла бы, чтобы она хоть
что-нибудь сказала. Взгляд прищуренных глаз был исполнен угрозы, причем куда
более весомой, чем обычно у незнакомых людей.
— Сегодня вечером мы намерены собраться на свежем воздухе, —
сказала она, обращаясь к Патрис, не ко мне. — Чтобы перекусить. Можно назвать
это пикником.
Предполагалось, что учащиеся в «Вечной ночи» будут питаться
в своих комнатах. Это преподносилось как «традиция» — так здесь обстояли дела в
стародавние времена, когда еще не изобрели кафетерии. Родителям разрешалось
присылать посылки, чтобы пополнить спартанский набор бакалейных продуктов,
предоставляемых еженедельно. А это значило, что мне придется научиться готовить
в маленькой микроволновке, которую купили мне мама с папой. Очевидно, такие
житейские проблемы ничуть не волновали Патрис.
— Похоже, это будет забавно. Как ты думаешь, Бьянка?
Кортни метнула на нее предостерегающий взгляд: видимо,
приглашение касалось не всех.
— Прошу прощения, — ответила я, — меня ждет ужин с родителями.
Но все равно спасибо.
Пухлые губки Кортни насмешливо изогнулись и стали выглядеть
просто омерзительно.
— Ты все еще хочешь держаться поближе к мамочке и папочке?
Может, они тебя до сих пор из бутылочки кормят?
— Кортни, — упрекнула ее Патрис, но я-то видела, что ей тоже
смешно.
— Сходим посмотрим комнату Гвен. — Кортни потянула Патрис к
двери. — Темная и мрачная. Гвен ругается, говорит, что с таким же успехом ее
могли поселить в подвале.
Они ушли, и тоненькая ниточка, едва протянувшаяся между мной
и Патрис, тут же порвалась. Их смех эхом отдавался по коридору. С пылающими
щеками я выскочила из своей новой комнаты, пронеслась по спальному этажу и
взлетела вверх по лестнице, ища убежища в родительской квартире.
К моему удивлению, они впустили меня без всякой суеты и даже
не поинтересовались, почему я так рано. Совсем наоборот — мама меня крепко
обняла, а папа спросил:
— Решила проверить, как мы складываем твои вещи? Тебе,
конечно, осталось кое-что упаковать, но начало мы уже положили.
Я была им так благодарна, что чуть не расплакалась, но
вместо этого просто прошла в свою комнату в поисках тишины и покоя. В шкафу
оставалось только несколько зимних вещей, все остальное родители уже упаковали
в папин старый кожаный чемодан. Быстро заглянув в дорожную сумку, я увидела,
что там аккуратно сложена моя косметика, заколки, шампуни и прочие мелочи
Основную часть книг я оставляла здесь — их было слишком много, чтобы уместить
на нескольких полочках в школьной спальне. Но самые любимые родители отложили,
чтобы я взяла их с собой: «Джен Эйр», «Грозовой перевал», книги по астрономии.
Кровать они заправили, а на подушке лежал пакет с мелочами, предназначенными
для того, чтобы украсить ими стены, вроде открыток от друзей, полученных за
много лет, или карт звездного неба, висевших в нашем прежнем доме. Но на стене
в этой комнате оказалось кое-что новенькое — думаю, так родители хотели убедить
меня в том, что это тоже мой дом: маленькая репродукция «Поцелуя» Густава
Климта в рамочке. Я пришла от нее в восторг в магазине несколько месяцев назад,
и они купили ее, чтобы сделать мне сюрприз в первый день в новой школе.
Сначала я просто испытала искреннюю благодарность за
подарок, но потом глаз не могла отвести от картины, остро ощутив, что до сих
пор ни разу ее по-настоящему не видела. «Поцелуй» был моей любимой картиной. С
того момента, когда мама впервые показала мне свои книги по искусству, я всегда
любила Климта. Я благоговела перед тем, как он умел позолотить каждую линию и
грань, и мне нравилось очарование бледных лиц. Но теперь изображение передо
мной изменилось. До сих пор я совершенно не обращала внимания на то, как пара
тянулась друг к другу: мужчина наклонился вперед, словно влекомый какой-то
непреодолимой силой. Женщина запрокинула голову, как в обмороке, будто подчиняясь
земному притяжению. Губы мужчины кажутся темными на бледном фоне ее кожи. А
самое красивое в картине — мерцающий задний план — больше не виделся мне чем-то
отдельным от влюбленной пары. Теперь я ощущала его, как насыщенный теплый
туман, их взаимные чувства, ставшие зримыми и превратившими окружающий мир в
золото.
Волосы у мужчины были темнее, чем у Лукаса, но я все равно
пыталась представить себе его на этом месте. Щекам стало жарко, они запылали.
Я заставила себя вернуться в настоящее; мне казалось, что я
заснула и мне снился сон. Я торопливо пригладила волосы и сделала несколько
глубоких вдохов. Теперь я слышала, как играет «Нитка жемчуга» Гленна Миллера.
Джазовая музыка всегда означала, что у папы прекрасное настроение.
Не удержавшись, я улыбнулась. По крайней мере одному из нас
понравилась академия «Вечная ночь».
Когда я закончила складывать вещи, время подошло к ужину. Я
вышла в гостиную, где все еще играла музыка, и увидела, что мама с папой
танцуют и при этом немного дурачатся: папа сжал губы, изображая страсть, а мама
одной рукой придерживает подол своей черной юбки.
Папа сильно крутнул маму и наклонил ее назад. Она, улыбаясь,
едва не коснулась головой пола и тут увидела меня.
— Милая, вот и ты! — произнесла она, оставаясь в наклонном
положении, но папа поспешно поднял ее. — Все вещи упаковала?
— Да. Спасибо, что помогли мне. И отдельное спасибо за
картину — она прекрасна.
Родители улыбнулись друг другу, радуясь, что хоть чем-то
смогли меня порадовать.
