Мерсер уже обедал раньше в той гостинице, где встал на постой, и покуда не отравился. Поэтому без опасений заказал блюдо из сладких перцев по-карнионски – с мясом, сыром и базиликом. А после вышел пройтись.
Кулхайм по части красот и достопримечательностей ничего особенного собой не представлял. Но он был упомянут в связи со списком потерянных и обретенных реликвий. Одна из них хранилась в здешней церкви.
Если догадка Мерсера, ради которой он направился в Открытые Земли, была верна, эта реликвия к делу не имела никакого отношения. Однако коли представился случай проверить дополнительную версию, то почему бы этого не сделать? Тем более что день воскресный и створки алтаря должны быть открыты.
Похоже, жители Кулхайма не отличались особым благочестием. На вечерней службе народу было немного, и Мерсер сумел хорошо разглядеть серебряную створку.
Парная створка алтаря, которой также следовало быть литой, была, однако, выписана красками по деревянной основе. То ли денег не хватило, то ли вкусы горожан не лежали к симметрии.
Апостолы Петр и Павел, вопреки канону, были схожи, как близнецы. Должно быть, створка была изготовлена в те времена, когда мастера не обладали необходимым умением, чтобы достичь разницы в изображениях. «Ничем, кроме древности работы, не примечательна», – сказала о ней Анкрен…
Все эти дни в дороге Мерсер не вспоминал о ней. И сейчас возникшее в памяти имя резануло, словно бритвой по сердцу. С чего бы? Разве не было в его жизни горших и более тяжких потерь, когда смерть разрубала узы, не в пример более прочные, чем эта короткая связь? И были худшие поражения, злая неблагодарность, нищета и боль. Ничего, со всем справлялся и спокойно шел дальше…
Кто-то деликатно кашлянул за плечом Мерсера, и он осознал, что месса кончилась и прихожане покидают церковь.
Языки пламени догоравших свечей колыхались от сквозняка, и по тусклому старому серебру бежали черные тени.
Обернувшись, Мерсер увидел невысокого бледного человека, дурно выбритого, в дешевом парике и кафтане табачного цвета. Переносицу его оседлали очки в железной оправе.
– Вы так пристально смотрели на алтарную створу, сударь… – начал он сипловатым тенором.
– …что вы заподозрили во мне церковного вора, – закончил фразу Мерсер.
– Как можно, сударь, как можно! Истинного знатока и ценителя! – Нос под очками от полноты чувств покраснел и заблестел от пота. – Я и сам принимаю сие творение близко к сердцу и потому помогаю здешнему причетнику. Ведь это мои святые… Позвольте представиться: наставник кулхаймского юношества Петер-Пауль Файт. Или Пейре-Пао, если вы южанин…
– Корнелис ван Бойд.
У Мерсера были веские сомнения в том, что учитель прислуживает в церкви из одного лишь благочестия, а с приезжим заговорил из любви к искусству. Но и в самом худшем наставника кулхаймского юношества вряд ли следовало подозревать. Он был бледен не только из-за того, что полумрак скрадывал краски. Дрожащие руки, потливость, а главное, запах свидетельствовали, что любители аквавиты завелись также вдали от столиц и портовых городов. Или он в Эрденонском университете познакомился с этим напитком.
Учитель страдал с похмелья, а Мерсер нынче был не так богат, чтобы меценатствовать. Но местный житель может оказаться полезен по части сведений.
– Я здесь проездом и сейчас возвращаюсь в гостиницу. Не выпить ли нам по кружке пива?
Петер-Пауль изъявил немедленную готовность, и видно было, что он с трудом сдерживается, дабы не бежать впереди Мерсера.
В гостиничном зале Мерсер заказал – как и предупреждал – по кружке пенного. Но учителю пока больше и не надо было. Надо думать, он оказался совсем на мели. Припав к живительному напитку, он высосал кружку до дна и отвалился с видом счастливейшего из смертных.
– Где-то я уже слышал такую фамилию – Файт, – сказал Мерсер. – Или название.
Выражение счастья испарилось с лица учителя.
– Милостивый государь! В прежние времена вам не пришлось бы ломать над этим голову… а мне – сидеть в этом трактире. Замок Файт находился всего лишь в конном переходе от Кулхайма, и его гордые владельцы защищали границы герцогства Эрдского от всякого зла, нашедшего прибежище в Заклятых Землях. Но против наглых толстосумов рыцарский меч оказался бессилен. И вот я, несчастный потомок древнего рода, лишившийся из-за происков коварных злодеев всех владений, влачу свои дни в этом жалком городишке. К счастью, родители озаботились дать мне образование, и это единственное, что спасает меня, Петера-Пауля Файта, от того, чтобы не умереть с голоду. Увы! Все потеряно, кроме чести!
– Не такая уж редкая история в наши дни, господин Файт. Но вы могли бы поискать счастья в Эрденоне или в Свантере – там есть нужда в образованных людях.
– Сам не понимаю, что меня здесь держит. – По тому, как Петер-Пауль опустил глаза, Мерсер догадался, что счастья он, несомненно, искал, но не нашел. – Разве что из привязанности к родным местам… к церкви, где меня крестили.
– Но в Открытых Землях тоже можно сделать карьеру. Сюда притекают большие деньги…
– Притекают. Только куда они деваются, хотел бы я знать? У кого из этих… нынешних… ни спросишь, на все ответ: «Капитал в обороте». На школу не допросишься, на дела милосердия – ни за что, Господу денег и то жалеют. Эта жалкая серебряная планка в алтаре, которую давно пора заменить, дабы не свидетельствовать о варварстве нашем…
– Как сказать… Я слышал, что в древности в Карнионе серебро ценилось дороже золота. Не случайно тамошние нотабли носят знаки отличия из серебра. И это древнее изображение апостолов – свидетельство не варварства, а глубокого почитания святынь.
– Чтобы оправдать собственную скупость, можно наплести что угодно.
Мерсер волен был понимать это как намек: настало время для второй кружки. Однако Файт еще ничего не сделал, чтоб ее заслужить.
– Я вспомнил, в какой связи мне приходилось слышать название вашего родового гнезда. Там хранилась какая-то древняя реликвия Эрда, не так ли?
– Наконечник копья святого Хамдира. Увы, мы лишились его, так же как и всего достояния. Быть может, если бы святыня по-прежнему охраняла наш род, Файты вернулись бы к процветанию.
– Святыня пропала бесследно?
– Вовсе нет. Она в Свантере, в церкви Св. Николая. Когда я учился в Эрденонском университете, то специально ездил в Свантер, чтобы своими глазами взглянуть на эту великую реликвию, о которой с детства слышал от матушки. Из уважения к моему имени капитул допустил меня к святыне. И вы знаете, господин ван Бойд, что самое удивительное? – Файта так захлестнули воспоминания, что он даже позабыл зыркнуть в сторону стойки. – Матушка не рассказала мне одного важного обстоятельства. Но ее нельзя винить – она тоже не видела копья. Так вот, наконечник был каменный!
– Каменный? – Мерсер нахмурился.
– Да, и совсем черный! Наподобие тех черных камней, что добывают в Междугорье. Гладкий и блестящий, словно полированный. Но это, конечно, был не такой камень. Те – ломкие. Наконечник больше моей ладони, в виде листа, края его остры как бритва, и в него можно смотреться, как в зеркало.
