– Ему следовало бы вовсе отказаться от сочинения пьес и ограничиться романами. Так многие считают в Эрденоне и Тримейне, и я с ними согласен.
– Никогда не говорите ему этого, – решительно и категорично произнесла Магдалина. – Никогда!
– Хорошо. – Мерсеру не было знакомо авторское самолюбие, но он догадывался, что это такое. – Оставим это. Расскажите лучше, куда мы идем.
– Госпожа Эрмесен – одна из первых дам города. Она родом из Скеля, ее семья была там влиятельна.
– Я не раз бывал в Скеле, но фамилию Эрмесен мне не приходилось слышать.
– О, наверное… Дело в том, что эту даму постигло большое горе… ужасное. Она потеряла мужа, а потом сына. И чтобы ничто не напоминало ей об утрате, она вернула себе девичью фамилию и переехала в Галвин.
– Когда это было?
– Лет семь тому назад… еще до того, как мой брат получил место коменданта.
– Понятно… – Семь лет назад Мерсера еще не было в империи. А к тому времени, когда он впервые приехал в Скель, госпожа Эрмесен, или как ее там, могла улетучиться из памяти местных жителей.
– Она состоятельная дама и весьма образованная – куда мне… У нее бывают лучшие люди города и господин Оран – он тоже южанин.
С некоторым сомнением она добавила:
– Поэтому не удивляйтесь, если увидите и услышите там странные вещи…
– Странные?
– В карнионском духе – так она говорит. Не знаю, я не бывала на Юге…
Следовательно, вдова Эрмесен либо излишне эксцентрична, либо не в своем уме, заключил Мерсер.
– Меня очень трудно удивить, госпожа Бергамин, – сказал он.
Магдалина не ответила – задумалась. И вышла из этого состояния перед двухэтажным зданием с башенкой-мансардой. Высокое крыльцо и дубовую дверь украшала сложная резьба.
– Красивый дом, – сказал Мерсер.
– При нем еще большой флигель, он на другую улицу выходит. Поэтому госпоже Эрмесен пришлось хорошо доплатить, когда она покупала дом. Но теперь она сдает флигель под пуговичную мастерскую, и затраты окупились.
Мерсер хотел было постучать в дверь, но Магдалина остановила его:
– Нет, вы не знаете, как надо…
Она поднялась по ступенькам и простучала девять раз – трижды с длинными интервалами, трижды – с короткими, и снова с длинными. Стоя вполоборота к Мерсеру, произнесла, словно извиняясь:
– Такие правила…
Неужели эти провинциалы в своем снобизме дошли до конспирации? Мерсер пожал плечами.
Дверь открылась, и путники ступили в темную прихожую. Первое, что заметил Мерсер в этом доме, – запах. И трудно было бы не заметить! Удушающий аромат напоминал одновременно и о церкви, и о серале. Правда, в серале Мерсеру до сих пор бывать не приходилось. Зато он неплохо разбирался в отравляющих и дурманящих веществах. Здесь, насколько он мог судить, ничего такого не было. Просто хозяйка дома питала излишнее пристрастие к ароматическим свечам и благовонным курениям.
– А вот и вы, дорогая Лауретта!
Голос был звонкий, красивый, хорошо поставленный. Он мог бы принадлежать совсем молодой женщине, если бы такая чистота и звучность не вырабатывались многолетними упражнениями. И дама, обратившаяся к Магдалине Бергамин со столь странным приветствием, вряд ли была намного ее моложе. Но сравнивать их не стоило. И на Марию Омаль, женщину без возраста, она ничуть не походила. Небольшого роста, хрупкого телосложения, она блистала красотой, которую недоброжелатели называют кукольной, а льстецы – ангельской. Правда, теперь у нее был облик весьма утомленного ангела – не столько годами, сколько людской глупостью и грубостью. В платье из темно-малиновой тафты (Мерсер припомнил, что в аристократических семьях Юга красный цвет считался вдовьим), с бархоткой на шее, с причудливой прической из темных локонов, поддерживаемой черепаховыми гребнями, – существо, явно не принадлежащее этому грубоватому городу с литейным заводом, ломовыми извозчиками и крепостью, куда после праздников загоняли пьяных рабочих.
Она приехала сюда раньше, чем Бергамины. Но как-то не вписалась в окружающий пейзаж. А Магдалина, при всей неловкости и неуклюжести, – вписалась.
Но только не в этот миг. Под взглядом хозяйки она стушевалась. Словно и не было тех решительных речей, что слышал от нее Мерсер совсем недавно на улице.
– Дорогая госпожа Эрмесен… – перед фамилией Магдалина словно бы что-то проглотила. – Я… – Она откашлялась. – Наш гость, господин Мерсер, просил меня вам… то есть его…
– Сударь? – Взгляд хозяйки обратился к пришельцу. В полумраке Мерсер не мог определить цвета ее глаз: серые? голубые?
Он почтительно поклонился.
– Позвольте выразить вам свое почтение, госпожа Эрмесен.
– Позволю. Вы здесь по делам императорской службы?
– Нет, по частным.
– Какого рода?
– Некоторые юридические проблемы. – Это была давно отработанная им формулировка.
– Вот уж ни за что не приняла бы вас за адвоката или кого-то еще из этой братии! – голос хозяйки прозвучал особенно звонко. – Скорее я бы сказала, что вы военный.
Теряем навык, подумал Мерсер. Прежде его принадлежность к сословию носящих мантию не подвергалась сомнению. Но, видимо, у этой дамы иное представление о ходатаях по делам.
– Всякое в жизни бывало, мадам, – неопределенно ответил Мерсер.
– Ваше дело связано с капитаном Бергамином? – Хотя дама продолжала допрос, тон ее стал благосклоннее.
– Вовсе нет, сударыня. Если кто-то может помочь мне в этом городе, так это вы… если позволите переговорить с вами.
Госпожа Эрмесен, казалось, не обратила внимания на окончание фразы.
– А откуда вы прибыли к нам, господин Мерсер?
– Из Эрденона.
– Вот как? Вы уроженец Эрдской провинции?
– Нет, сударыня. В Эрденоне я также был по делам.
– Это хорошо, – сказала хозяйка. И пояснила: – Мы здесь не любим того, что исходит с Севера. Ни людей, ни мод, ни книг, ни кушаний… Впрочем, вы и сами поймете. Пойдемте, господин Мерсер… и вы, дорогая Лауретта.
Она подала Мерсеру руку – белую, ухоженную, пальцы с длинными отполированными ногтями, но почему-то без колец – тоже знак траура? Магдалина поплелась следом.
В гостиной шторы были приспущены, дабы ничто не напоминало об унылой осени снаружи, и ярко горели свечи – все, как легко догадаться, ароматические. Три дамы, находившиеся в комнате, повернули головы в сторону вошедших. Одна из них сидела за самбуком – карнионской разновидностью арфы, две других расположились у низкого стола, где стояли вазы с фруктами и сладостями.
– Наша дорогая Лауретта привела сегодня гостя. И я думаю, что мы можем его принять, не изменяя обычного хода наших встреч. Садитесь, господин Мерсер, – хозяйка указала на низкий табурет, обитый рыхлым бархатом, – и выслушайте необходимые пояснения. В нашем маленьком кругу мы поставили целью возродить благородные обычаи Древней Земли, под напором лет и необоримой грубости забытые даже на родине. Музыка, поэзия, традиции истинной куртуазии – вот чему мы посвящаем свое время. И те, кто принят в наш круг, принимают имена, взятые из творений карнионских поэтов. Представляю вам своих подруг: Айма, – она царственно кивнула в сторону дамы с арфой, – Босетта и Драгонтина. Меня же в этом кругу называют Соримонда. Так к нам и следует обращаться.
