– Я принимаю ваше предложение, – сказал Мерсер.
– А вы, капитан, не возражаете против участия господина Мерсера в расследовании?
Бергамин промычал нечто утвердительное.
– Итак, я настаиваю на том, чтобы вы немедля провели обыск в доме Филобет Сандер, именующей себя Драгонтиной. Если будут какие-то новости, сообщите мне, невзирая на время. Мне все равно нынче спать не придется. Нужно известить наследников, писать письма…
– А если Филобет Сандер не будет дома? – осведомился Мерсер.
– Вы полагаете, она может сбежать?
– Она может находиться у госпожи Эрмесен.
– В такой-то день? Или вы на Гекатину вечерю намекаете? Чепуха все это. Дома она.
Пока длилось это препирательство, Бергамин быстро подъедал холодную рыбу, запивая ее вином. В доме коменданта готовили неплохо, но его кухня, конечно, уступала кухне Орана. Покойного господина Орана. Управившись с форелью, он вытер руки о салфетку и встал.
– Я готов.
– Отлично. Господин Мерсер, задержитесь еще на минуту. Мне надо сказать вам несколько слов… – Едва за капитаном закрылась дверь, Гарб вынул из ящика стола кошелек. – Вижу, что вы не горите рвением. Но это можно исправить. Вот аванс. И повторяю, если обыск принесет плоды, немедленно приходите. Я распоряжусь, чтобы вас впустили.
– Еще один вопрос. Будет ли служба по Лейланду Орану?
– Конечно. Завтра же. Я извещу наш городской клир, тут одним священником и служкой не обойдешься. А этой ночью отец Тирон будет читать молитвы над телом патрона… А почему вы спрашиваете?
– Я бы хотел посетить часовню.
– Завтра, Мерсер, завтра. Наш славный капитан вас заждался.
Что ж, подумал Мерсер, он наниматель, имеет право настаивать. Как ни цинично это звучит, Оран умер как нельзя вовремя. Деньги были на исходе. А раз взял аванс, придется отрабатывать.
Бергамин дожидался его во дворе осиротевшего особняка. Туман, развеявшийся днем, снова сгустился, и двое солдат держали фонари.
– Капитан, вы рассказали сестре о том, что произошло? – спросил Мерсер.
– Угу.
– И что она?
Бергамин поднял на собеседника удивленный взгляд.
– Плачет, ясно же…
Они прошли через притихший двор (даже собак не было слышно) и за воротами ступили с брусчатки в хлюпающую грязь.
Не то чтобы Галвин был грязнее других городов в Открытых Землях, но при такой сырости чавкало под ногами особенно смачно.
Солдаты Бергамина были вооружены, возможно, хуже, чем «краснобригадники», но при каждом были мушкет и шпага. И, судя по экзерсициям, которые Мерсер наблюдал в крепости, владели оружием неплохо. Однако Мерсер, не поддаваясь обманчивому чувству безопасности, решил про себя: с охраной или нет, он в этом городе без балестра на улицу больше не выйдет.
Бергамин, несмотря на мглу и туман, шел уверенно. Чтобы скоротать время, Мерсер спросил:
– Дамы приезжали в карете госпожи Эрмесен?
– Да. Я говорил уже. Их негусто. Карет то есть. На весь город – у Орана и госпожи Эрмесен. Остальные в возках ездят.
– Роуэн передвигался в портшезе.
– С собой привозил. Здесь на носилках – разве что больные.
Они остановились у весьма солидного, по местным понятиям, дома. Окна на втором этаже были плотно занавешены, а на первом закрыты ставнями. Но Бергамина это не смутило. По его знаку один из солдат заколотил в дверь, а другой заорал:
– Открыть, именем императора!
При чем тут император? Ах да, в Открытых Землях нет наместника, и капитан фактически представляет здесь верховную власть.
Открыли быстро. В прихожей переминались двое – привратник и служанка. Возраст служанки исключал какие-либо фривольные домыслы по поводу их совместного уединения.
– Дома ли госпожа? – спросил Бергамин.
– Дома… но она спит, – ответила служанка.
– Пусть встанет. Я уполномочен провести здесь обыск, – деревянным безразличным голосом произнес Бергамин.
– Но она… она рассердится…
– Как ей угодно. Буди хозяйку, или мы войдем сами.
Служанка шмыгнула во тьму и спустя несколько минут появилась вновь.
– Она одевается… сейчас.
Для приличия полагалось бы выждать еще немного. Однако Бергамин приличий соблюдать не стал – скомандовал входить.
Неизвестно, что ожидали узреть солдаты, но Мерсер вовсе не был удивлен, обнаружив, что в хозяйских покоях зажжены свечи, а сама Драгонтина, то бишь Филобет Сандер, хоть и сменила выходное платье на халат из бархата, отделанный куньим мехом, явно еще не входила в соприкосновение с подушками и перинами.
Здесь ждали гостей. А значит, гости ничего не должны здесь найти. Черт побери, неужели Флан Гарб прав?
– По какому праву, капитан, вы врываетесь ко мне посреди ночи с оравой вооруженных солдат? – возмутилась госпожа Сандер.
– По праву, данному мне императором, и по ходатайству доверенного лица семьи Оран.
– Стало быть, дворянин и офицер состоит на побегушках у заводского приказчика, – фыркнула она.
– Мы приступаем, мадам, и если вы будете нам мешать, это будет расценено как сопротивление.
И этот человек пару дней назад высокопарно рассуждал о трагическом в искусстве драматургии, а нынче днем робел и тушевался перед этой дамой. Нет, Бергамин вовсе не мстил за свое смущение. Просто офицер в нем был четко отделен от литератора, и две ипостаси он никогда не путал. Это Мерсеру даже понравилось. И совсем не понравилось Филобет Сандер. Она вмиг из оскорбленной дамы, отвечающей на дерзость высокомерием, превратилась в разъяренную бабу. Уперев руки в бока, она принялась честить на все лады самого Бергамина, его крепость, его сестру и солдат. Мерсера она игнорировала. Как будто он был невидимкой. К чести солдат, они не отвлекались на то, чтобы отвечать или хотя бы выслушивать подробности, а принялись добросовестно шерстить имущество владелицы дома.
Имущества было много. Надо думать, каждый из трех покойных мужей Филобет был человеком не бедным. Хотя до Орана, тоже уже покойного, им было далеко. И припрятать в этом сонмище комодов, сундуков, полок, ковров, ваз, горок можно было все, что угодно. Поэтому Мерсер, лишь краем уха прислушиваясь к гневным возгласам (все же не случайно дама получила в своем кругу прозвище Драгонтина, то есть Драконица), присоединился к подчиненным Бергамина. Он наверняка мог увидеть то, чего не заметят они, и гнал от себя предчувствие, что искомого не увидит.
Он вернулся в особняк Оранов на следующее утро. До этого уже успел побывать в башне Бергамина, осмотреть реквизированное после обыска, для чего ему понадобилась «аптечка», и забрал наконец балестр. К тому времени рассвело, а светает в конце ноября поздно.
