– Хватил! Почему бы сразу не в столицу?
– Потому что это все местные дела, в Арвене их не знают, и Ридольфи могут оправдать. А здесь – никогда. От старика, похоже, решили избавиться.
– Но ведь он же ни в чем не виноват!
– Я словно разговариваю с детьми. Разве суду важна виновность? Важно обвинение…
Второе письмо Дирксена Армину.
«Я получил еще два свидетельства того, что за мной наблюдают. Во-первых, кто-то влез ко мне в комнату и обыскал ее, и хотя вещи были разложены и расставлены по своим местам, но не настолько тщательно, чтобы я не заметил следов визита. Вчера я разговаривал с хозяином гостиницы о судьбе Ридольфи. Он носится с идеей прошения о снисхождении. Я ответил ему, что справедливости не просят, а добиваются. В это время кто-то стоял у окна, прячась за ставней.
Насчет этого письма не беспокойтесь – я принял меры предосторожности и при себе не держу ничего компрометирующего. Со своей стороны я предложил бы нагнетать слухи об опасностях, угрожающих Ридольфи, а давать вам советы относительно того, чтобы он прибыл в крепость в целости и сохранности, думаю, не мое дело.
В целом считаю, что события развиваются в правильном направлении…»
Никто не знал, как именно и по какой дороге Ридольфи был препровожден в военную тюрьму. Об этом узнали уже после того, как событие свершилось. В порту стало заметно тише, лица – мрачнее. Надо всем витал образ беззащитного старца, ждущего в сыром каземате, в кандалах неминуемой смерти. Дирксен мог быть доволен – агенты Армина недаром ели свой хлеб. Миф начинал работать против мифа. Важно было и другое. Ридольфи переправили благополучно. Если бы на конвой по дороге было совершено нападение и старика освободили, это спутало бы Дирксену все карты. Конечно, подобные нападения крайне редки, но от Джироламо, как известно, можно было ожидать всего. Но Джироламо не появился. А это подтверждало предположение Дирксена о том, что мятежник находится где-то далеко. Разумеется, его верные, присутствие которых ощущал Дирксен, озаботились поставить его в известность о судьбе, постигшей приемного отца, но для того, чтобы он получил это известие и принял меры, требуется время.
Тем не менее подготовительный период пора было заканчивать. Дирксен собрал свой невеликий багаж и отправился рассчитываться с хозяином гостиницы, который в последние дни был к нему весьма внимателен (это Дирксен тоже взял на учет). Между ними произошел следующий диалог:
– Уже съезжаешь? Что так? Говорил: «Корабль буду искать», а сам…
– Мало ли. Хочу посмотреть, каково в других местах.
– Или тебе в Форезе не понравилось?
– Смотря что.
– Вернешься?
– Не знаю. Как повезет. Может, и нет.
– И куда же ты отсюда отправишься?
– В Бранку.
Бранка находилась приблизительно на полдороге из Форезе в Азорру.
Дирксен выехал открыто, утренним дилижансом. На следующий день он уже был в Бранке и тут же направился на постоялый двор. Там он предполагал нанять лошадь.
Свирепое солнце побережья господствовало и здесь. Однако выяснилось, что он, новоприезжий, лучше переносит жару, чем давно живущий в Форезе Армин, – может быть, благодаря телосложению. Другое раздражало его – чрезмерная яркость здешних красок, особенно проявлявшаяся в портовом Форезе. Эти цвета – красный, рыжий, золотистый, в которые был окрашен город, доходящая до черноты зелень и густая синева – резали глаза. Отстоявшая от моря запыленная Бранка выглядела менее броско, но достаточно намешано было и здесь. И нигде ни признака осени, давно наступившей в Арвене.
И, пожалуй, шума было не меньше, чем в порту, разве что матросов и грузчиков заменили торговцы и погонщики мулов. Был базарный день, пыль, крики, давка завершали картину, и легко было затеряться в этой толчее. Что он и сделал. Но и смешавшись с толпой, он не забывал отметить свое отличие от этих людей. Внешность его не привлекала к себе внимания, хотя, если вдуматься, заслуживала такового. Высокий, очень худой, он не производил впечатления физически сильного человека, каким был на самом деле, и это нередко оказывалось ему полезно. Соответственно фигуре, лицо он имел бледное, с впалыми щеками и крупным лбом. Волосы темно-русые, коротко остриженные. Парика не носил никогда, при здешней жаре – тем более. Словом, типичный арвенец – нечто среднее между авантюристом и пуританином, причем эти свойства были не только неотделимы друг от друга, но и малоразличимы в проявлениях. Он был начисто лишен снобизма столичного жителя, это и многое другое вытеснило из души Дирксена стремление к порядку. Его можно было даже назвать страстью, если бы всякое понятие о страсти не было чуждо обычным представлениям Дирксена. Северная холодность? Да, пожалуй… Но и следование законам времени. Век Просвещения оправдывал слабости, но не одобрял страстей. К сожалению, в Итальянской колонии просвещение было слишком мало распространено…
Да, при желании он мог бы затеряться. Однако в данном случае важно было, чтоб его не потеряли, а, наоборот, нашли.
И его нашли. Встреча состоялась самым прозаическим образом, когда он торговал лошадь. Смуглолицый коренастый человек средних лет в надвинутом на левое ухо суконном берете, прислонившись к коновязи, рассматривал барышника и покупателя столь беззастенчивым образом, что барышник не выдержал.
– Что пялишься, воровская рожа?
– А ты меня за руку ловил, конокрад? Я честный человек, ищу себе попутчика… до Азорры. А то грабят на дорогах, сам знаешь.
– Когда едешь в Азорру? – спросил Дирксен.
– Нынче же и еду.
– Подойдет. И до ночи мы туда доедем?
– Ты, я вижу, приезжий.
– Да.
– Так вот, я тебе отвечу. Если по главной дороге, по почтовой, – только завтра и будем. А по боковой, вдоль берега, – как раз к ночи. Но это дорога не для каждого. Потому спутника и ищу…
– Согласен.
– А если я тебя заманиваю, чтоб ограбить?
Дирксен молча посмотрел на него.
– Ладно, буду ждать у городских ворот.
И он направился прочь, провожаемый напутствием барышника: «Чтоб тебе шею свернуло к ноге в придачу!» Только на ходу было заметно, что собеседник Дирксена прихрамывает.
– Ты его знаешь?
– Немного. Это Вальдес. Он раньше с Браччо плавал, слышал про такого? Потом вроде ушел. Давно я его не видел здесь.
«Судя по его походке, – думал Дирксен, – вряд ли это он следил за мной в Форезе. Тот не хромал».
Вальдес ждал его, где договорились, и до поры, пока они не свернули с главной дороги, молчал. Потом спросил:
– Что слышно в Форезе?
Дирксен ни разу не упомянул, что он едет из Форезе, но в ответ только пожал плечами.
– Все только и говорят об аресте старика Ридольфи, – продолжал Вальдес.
