– Помоги… ведь ты же все можешь! – Бросилась, схватила руку, рывком поднесла ее к губам. – Я сделаю все, что ты скажешь!
Карен оцепенело взглянула на Линетту. Та, конечно, не могла знать, о чем она думает. А Карен внезапно вспомнила несчастную солдатскую потаскушку, целовавшую ей руки у въезда в Торгерн. Но той по крайней мере было за что целовать руки.
– Хорошо, – сказала она, с трудом разлепляя губы. – Что смогу, сделаю. – И с некоторой большей уверенностью: – И не приходи ко мне больше. Жилище ведьмы – не место для девицы из благородного дома. Я сама к тебе приду. Все.
И снова, оставшись одна, она продолжала сидеть за столом. Силы ушли на то, чтобы подавить волну бешенства.
Ну, братцы, это уже ни на что не похоже. Мошенничество – еще куда ни шло. Но быть сводней… До чего я еще дойду – ради добра?
Спокойно! Не накаляйся понапрасну. Разве ты не достигла чего хотела: Линетта полностью перешла под твою руку – и без всякого вмешательства высших сил. А ведь она сопротивлялась. Пыталась сопротивляться. Только зубки у нее пока мягкие. А в остальном – сама виновата. Нельзя было устраняться прежде времени. Да, но я не хотела вставать между ними. И потом, кто мог ожидать, что Торгерн так себя поведет? Это он-то! Заболел он, что ли? Надо узнать. Для лекаря нет ничего стыдного и непристойного. Сейчас же она более, чем когда-либо, чувствовала себя лекарем перед сложной операцией, лекарем, готовящим свои инструменты. Инструментами были мысли. Их следовало отточить и разложить по местам.
…Между прочим, не стоило сбрасывать со счетов ту версию, которую она изложила Линетте. Она сказала так, чтобы ее успокоить, но и это следовало принять во внимание. Не знает? Точнее, не хочет знать. Однако пока все сводится к одному. Придется поговорить с самим Торгерном. Ужасно мерзко, но придется.
Она подняла глаза. Перед ней на столе сидел Черныш. Он вспрыгнул давно и терпеливо ждал, когда хозяйка посмотрит на него. Как будто он ждал, пока она не примет решения.
– Вот так, малыш, – сказала она, усмехнувшись неизвестно чему.
И словно в ответ – смех, голоса, шаги за дверями. Вошли Бона и Магда с охапками ромашек в руках. И вправду уходили из крепости. Ждут похвалы. Как они красивы! Правда, не так красивы, как Линетта, но… лучше им не быть на месте Линетты.
– Вот и хорошо, что собрали.
– Будем делать настой?
– Будем, будем.
– А потом?
Это Магда. Все торопится. Забыли уже, что ли, о визите Линетты? Или надеются, что она сама проговорится? Напрасно надеются.
– Какая разница, что мы будем делать потом? – И добавила странно: – «Потом» не существует, есть только «сейчас», и все, что есть, существует сейчас…
Магда бросила цветы на стол и повернулась к Карен.
– Я сейчас скажу одну вещь… только попробуй не смеяться надо мной. И ты тоже, Бона. Когда ты говоришь, как про «потом» и «сейчас», мне становится страшно, будто я смотрю в какой-то колодец, а там – черно, и неизвестно, что в этом колодце есть.
– Что может быть в колодце, кроме воды? Разве что жабы.
– Ну вот, ты все смеешься. Я не то хотела сказать… Вот что: ты обладаешь могуществом. Не возражай. Ты никогда не говоришь об этом, но мы знаем. И все знают. Так – обладаешь. Но ты им не пользуешься. Ты живешь так, будто бы его у тебя не было. Пуще того – все те, у кого его нет, могущества, я разумею, не захотят так жить. Ты живешь, как по обету, когда рядом – только протяни руку – и богатство, и почитание, и преклонение.
– А все это не имеет никакого значения.
– Что же имеет?
– Разум, ради которого никогда не устану постигать новое, к тому же зову и вас обеих. Божественный разум, один лишь разум, всегда и везде.
Огорчение выразилось на лице Магды.
– А душа?
Кажется, она ожидает услышать от меня панегирик чистой добродетели… бескорыстному служению? Но нет, нет, этого я не скажу.
– А что душа? Где она? Может, ее и нет у меня.
* * *
На следующий день случай представился сам собой. Был назначен малый совет. И Торгерн велел позвать ее. После Большого совета это означало подъем еще на одну ступень в иерархии.
Присутствовали, кроме Торгерна, еще четверо. Понятное дело, Катерн с Флоллоном, Оффа, уже оправившийся от ранения – все-таки живуч здесь народ, и Кеола, начальствующий над городскими укреплениями.
Было позднее утро, свет лился сквозь распахнутые окна. Сидели в небольшом покое, расположенном прямо над главной трапезной, на скамьях за квадратным дубовым столом, в таком порядке – Торгерн, рядом Флоллон, Карен, Оффа, Катерн и Кеола.
– Ну, что мы имеем? – спросил Флоллон и сам себе ответил: – Горожане…
– Горожане пока притихли, – возразил Кеола. – Примас их успокоил.
– Мне сейчас нет дела до Малхейма, – заявил Торгерн. – Лучше скажи, Оффа, что там с гарнизонами дальше на западе.
– Получен ответ от всех, кроме Сантуды.
Карен вспомнила свои вечерние беседы с Боной и Магдой.
– Сантуда. Так звали короля, покорившего Агелат.
Это были первые слова, которые она произнесла, и не обращенные ни к кому. Отозвался Катерн:
– Он утверждает, что это его предок. Во всяком случае, нос он дерет кверху, будто сам – король.
– Сдается мне, что сейчас этот нос повернут в сторону побережья, – заметил Флоллон.
– Узнаем, – сухо сказал Торгерн. – Когда они будут готовы?
– Большинство говорит, что смогут подойти к сентябрю.
– Дальше медлить нельзя. В начале сентября мы должны выступить.
Так. Выступить. Слово сказано. Он все-таки замыслил войну. Карен взглянула на Торгерна и тут же отвела взгляд. Успеется. Нельзя стрелять по двум целям сразу. Сначала нужно довести до конца дело с Линеттой. Кроме того, у нее была странная, но твердая уверенность в том, что этой войны не будет. А она привыкла доверять своим предчувствиям.
Как бы отозвавшись на ее мысли, Катерн спросил, обращаясь к князю:
– Не поделишься ли, что тебе сказал Сигферт? Беседовать со мной он счел ниже своего достоинства.
– Ничего нового. В общем, подтвердил обещания герцога.
– И то хотя бы. Негоже, если во время похода они ударят нам в спину.
В спину. Значит, Сламбед. Все-таки Сламбед.
– Я тебе говорил, Сигферт сам по себе значения не имеет. Пустое место.
– Он много времени проводит с капелланом.
– Вот именно.
– А если все они вновь зашевелятся? – спросил Флоллон. – Малхеймские горожане, Вильман, да еще Сантуда в придачу – не много ли?
– Много чести для Сантуды, – отозвался Оффа, но видно было, что он не слишком уверен в своих словах.
