А вот ван Штанген ничуть разочарован не был. Вестимо, у него были причины радоваться — подозреваемый в убийстве пойман. Но было у меня чувство, что этим дело не исчерпывается. Дознаватель словно бы находился в предвкушении чего-то нового и увлекательного. А это значило — он взял след. Тот, который я не увидела. А поскольку в деревне ничего увидеть было нельзя, ван Штанген совершил свое открытие в другом месте.
— Что будем делать? — спросил у начальника Вайб. — Ждать, пока подойдут эти... из Киндергартена?
— Ах, да. Мобилизанты нашего славного Вассерсупа. Нет, мы ждать не будем. Они раньше вечера не доберутся, а нам нужно работать при свете. Подай-ка мне письменный прибор.
В неисчерпаемом возке водился, оказывается, и такой. Вайн извлек оттуда планшет, походную чернильницу с пером, и ван Штанген начертал несколько строк. Затем подозвал Бидера Майера.
— Когда приедут работники из города, присланные вам в помощь, отдашь их начальнику. Тут сказано, что я задерживаю обоз, а всех, кто при нем находится, передаю в ведение этого городского чиновника. Пусть также участвуют в ремонтных и очистных работах.
И, не слушая благодарностей старосты, пошел к возку. Потом вдруг остановился. Оценил диспозицию. Полагаю, первоначально ван Штанген намеревался отослать меня прочь. Но теперь в возке находился арестант, который в любой момент мог очнуться. И разумному человеку — а ван Штангену в разумности не откажешь — не стоило оставаться с ним наедине. Даже со взведенным арбалетом.
— Я могла бы поехать с вами, господин ван Штанген.
Он медлил с ответом. Затем процедил:
— Зная о ваших связях с орденом гидрантов, я не удивлен проявленными нынче умениями...
Мои так называемые умения не имели никакого отношения к ордену гидрантов, но я не стала разубеждать дознавателя.
— Хорошо. Гезанг возьмет повод вашего гнедого.
— Его зовут Тефтель.
— Хоть Антрекот. Займите место в карете, милиса. По местам, парни. Едем.
Таким образом, я впервые оказалась в полицейском возке, громко проименованном «каретой». В тюрьме я успела побывать, и даже не один раз, а в таком транспорте не пришлось. Поэтому я огляделась с некоторым любопытством.
Как и предупреждал Гезанг, часть возка представляла собой натуральную клетку. Человек обычного размера разместился бы там без труда. Но нынешнего арестанта пришлось сложить пополам, благо он еще не пришел в себя. Я было забеспокоилось — не слишком ли долгий обморок? Однако звучное сопение убеждало, что если арестант и не совсем здоров, то вполне жив.
Вторая половина, а точнее — первая, была достаточно комфортна. На сиденье — кожаные подушки, уберегающие от тряски. Откидной стол, где помимо письменного прибора имелся и столовый. При виде последнего я вспомнила, что так и не пообедала, а завтракала весьма условно. Но ван Штанген поесть мне не предложил. А предложил он мне арбалет.
— Умеете обращаться?
— В общем, приходилось.
— Тогда садитесь против арестанта и, буде возникнет необходимость, стреляйте. Но только по моему приказу.
Передав мне оружие, ван Штанген сел к окну и крикнул:
— Трогай!
Хотя я волей-неволей принуждена была исполнять надзирательские обязанности, все же заметила, что уезжаем мы не по той дороге, что приехали. А по той, куда направлялся остановленный обоз. И остановил его дознаватель не столько затем, чтоб наказать ослушников и помочь поселянам, сколько для того, чтоб ему не затоптали следы. Проблема в том, что находившиеся снаружи приставы эти следы видели, а я — нет. Для того хитромудрый ван Штанген и запихал меня в возок. Одним выстрелом убил двух зайцев. Решил вопрос с охраной арестанта и убрал лишнюю пару глаз.
Но ушей-то он мне не заткнул, верно? И окрестности я тоже могла видеть. Дорога, по которой мы ехали, отстояла от главного тракта и проходила ближе к озеру. Потому те, кто сплавлял лес по воде, ей и пользовались.
Внезапно возок встал.
— Вот здесь он останавливался, господин дознаватель, — услышала я голос Вайба. — Здесь отмель, по которой можно дойти до плотины... то есть можно было дойти, сейчас все залито, но сверху-то отлично видно.
— Сейчас проверим, — отозвался ван Штанген.
Он взял со стола уже знакомую мне папку, присовокупил к ней лупу и линейку наподобие тех, которыми пользуются мастеровые, и вылез из возка. Воспользовавшись этим, я передвинулась к окну и выглянула наружу.
Обзор открывался не самый лучший, единственное, что можно было отследить — передвижения ван Штангена, ползавшего по земле и песку. Пресловутые линейка и лупа были у него в руках. Он что-то рассматривал, измерял, делал пометки.
Потом встал, отряхнул песок с колен, отошел в сторону.
— Да. Тут он оставил повозку, и лошадь переходила с места на место. Тем временем он прошел к плотине — не через деревню, потому в Бальзамине его и не видели. Подрубил бревна на плотине и, пока вода завершала начатое, бегом вернулся сюда и проехал на главный тракт.
— Наверняка так оно и было, мэтр, — почтительно согласился Гезанг. — Что будем делать дальше?
— Дальше идем по следу. Я хочу видеть, где он свернул.
— Но на главном тракте следов точно не осталось!
— А вы так и рассчитывали, что мы прямо по следам проедем к дому преступника? Пусть нас, парни, и называют ищейками, не стоит до такой степени уподобляться этим благородным животным. У нас есть отпечатки следов повозки злодея, его башмаков и копыт его лошади. А если у него далее хватит ума расчистить озерный песок с ободьев и подошв, лошадь он вряд ли успел перековать. А отпечатки подков столь же индивидуальны, как отпечатки пальцев. Да и башмаки он не выкинет, не таков здесь народ — обувью разбрасываться. Едем.
Я поспешно вернулась на свое место, прежде, чем ван Штанген снова влез в возок. Теперь я имела возможность познакомиться с его методикой поближе. Логика его была безупречна. То есть почти. Все улики срабатывали лишь в том случае, если ван Штанген уже знал, где искать преступника.
Или в самом деле знал? Оттого и не беспокоился о следах, ведущих к дому?
Мы покатили вверх по склону. Здесь дорога была хуже, и нас пару раз основательно тряхнуло. Я уцепилась за сиденье, ван Штанген — за край стола. Мер предосторожности не принял один арестант и потому снова приложился головой о стену возка. Для его черепа это было не фатально, но при свежем ушибе — болезненно. Он перестал сопеть, застонал и открыл глаза. Повернулся, уткнулся лицом в решетку и сказал:
— Ой.
Ван Штангена такое начало разговора ничуть не смутило, несомненно, он ко всякому привык. Дознаватель раскрыл папку, передвинул к себе чернильницу. Сурово вопросил:
— Имя?
— Хар... Хар...
— Что расхрюкался? Не в свинарнике. Или ты только хрюкать умеешь?
