Лукас искоса глянул на нас и снова решительно уставился на
дорогу.
Снег пошел сильнее и гуще. К тому времени, как мы добрались
до центра Альбиона, у колес припаркованных машин уже образовались настоящие
сугробы.
— Может быть вам, ребята, не стоит сегодня возвращаться
обратно? — спросил Лукас. — Позвоните предкам. Скажите, что невозможно ехать по
таким дорогам.
— Ну, час у нас еще есть, несмотря на снегопад.
Этого времени хватит, чтобы добраться до школы.
Балтазар поднял воротник пальто, словно уже замерз.
Я знала, что стоит мне попросить Балтазара, и он останется.
И мне хотелось этого, чтобы провести с Лукасом хотя бы несколько минут наедине.
Если мы сумеем убедить моих родителей, что ехать до утра невозможно, пока
дороги не расчистят, у нас будут долгие часы... а бедному Балтазару придется
дожидаться где-то рядом. Я буду чувствовать себя неловко, а Балтазару будет еще
хуже, а он и так выглядит несчастным. Ему нужно вернуться в академию «Вечная
ночь».
— Мы поедем прямо сейчас, — сказала я Лукасу. — Так будет
лучше.
Лукас смотрел на меня, и на его лице разочарование сменилось
чем-то другим, чего я понять не смогла.
— Может, и так.
После этого никто из нас не знал, что сказать.
Балтазар, похоже, был настолько расстроен, что даже не
заметил возникшего между нами напряжения. Он просто открыл дверцу пикапа. В
кабину ворвался ледяной ветер, сдув мне волосы на глаза. Лукас уже снова
смотрел на дорогу, как человек, задумавший побег. Балтазар протянул мне руку. Я
оперлась на нее и слабым голосом произнесла:
— До свидания, Лукас.
Он наклонился, чтобы закрыть за мной дверцу.
— Увидимся через месяц. Амхерст. Городская площадь. Обычное
время. Хорошо? — Он вздохнул и криво улыбнулся. — Люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. — Но впервые в жизни эти слова ничего
не исправили.
Следующие несколько дней у нас с Балтазаром было настолько
отвратительное настроение, что я предложила сделать вид, будто мы поссорились.
Ни он, ни я не могли притворяться счастливой парой. Но через неделю мы,
конечно, постараемся взять себя в руки и прикинуться, что помирились.
Однако теперь мне пришлось много времени проводить в
одиночестве, и тревога все нарастала. Я вспоминала, как мы с Лукасом
расстались, и земля уходила у меня из-под ног.
Вик заметил это и попытался поднять мне настроение,
предложив научить играть в шахматы, но я то и дело раздражалась и отвлекалась и
не могла запомнить даже правила, не говоря уж о стратегии.
— Ты стала сама не своя, — сказал мне Вик как-то днем, когда
мы с ним разбирали присланные на этой неделе продукты.
Похоже, ученики-люди даже не замечали, что многие их
одноклассники никогда не приходили сюда; они были слишком заняты тем, что
забирали заказанные посылки — коробки с макаронами, пачки печенья. Вик сунул в
свою холщовую сумку две бутылки апельсиновой содовой воды.
— И Балтазар тоже явно хандрит.
— Да. Наверное. — Чувствуя себя неловко, я уставилась в
список Ракели, потому что вызвалась принести ее заказ вместе со своим.
— Балти пришел на наш последний фестиваль классических
фильмов: «Семь» и «Подозрительные лица». Тема была «Кевин Спейси: До падения».
Классно, да? Но Балтазар все это время просидел, уставившись в угол.
— Вик, я понимаю, что ты хочешь как лучше, но давай не будем
об этом говорить.
Он пожал плечами и взял несколько банок супа.
— Я просто думал, не связано ли это как-то с Лукасом.
— Может быть. Что-то типа того. Тут все сложно.
— Насколько я понимаю, Лукас из тех парней, кого девчонки
никак не могут забыть. Вспыльчивый, немногословный, весь такой необузданный и
все такое. Вот я не умею изображать из себя плохого парня, — сказал Вик. — Я
выбираю другой путь. А Лукас...
— Он ничего не изображает. Он просто такой, какой есть.
— Я знаю, — произнес Вик негромко. — И еще знаю, что между
вами ничего не закончилось. Скверно для Балтазара, но я предпочитаю называть
вещи своими именами.
Я понадеялась, что он прав, и эта надежда подняла мне
настроение.
— Ты паршивый сводник, Вик!
— Ну, не такой уж паршивый, как ты. Нет, правда, — я и
Ракель!
— Да это было больше года назад!
Отхохотавшись, мы с ним продолжили «шопинг».
Вернувшись в свою комнату с полными сумками, я почувствовала
себя намного лучше, чем до сих пор, хотя не могу сказать, что хорошее
настроение полностью возвратилось ко мне.
Ракель была погружена в очередной масштабный и бестолковый
артпроект. Коллаж занимал чуть ли не половину пола нашей спальни и сильно вонял
клеем и краской.
— А что это? — спросила я, на цыпочках обходя влажные газеты
и кисточки.
— Я назвала это «Ода анархии». Видишь, как цвета постоянно
сталкиваются?
— Да уж, этого нельзя не заметить.
Моя сомнительная похвала ничуть не убавила энтузиазма
Ракели. Руки ее были испачканы краской, оранжевая попала даже на волосы, но моя
подруга жевала печенье и любовалась своей работой.
— Ты же можешь его обходить, да?
— Да, но думаю, лучше я сегодня переночую у родителей.
— А они тебе позволят?
— Я ведь не часто так делаю. Не думаю, что из-за одной ночи
кто-нибудь начнет возмущаться.
Родители, увидев меня, пришли в восторг. Когда-то они очень
строго следили, чтобы я не проводила с ними слишком много времени, потому что
беспокоились из-за моего нежелания общаться с другими вампирами академии
«Вечная ночь». Но теперь они уверились, что я становлюсь такой, как им хочется,
и их двери всегда были открыты для меня.
Раньше это казалось мне естественным, но сейчас — нет.
— Папа, — спросила я, когда мы с ним меняли простыни на моей
кровати, — ты всегда знал, что в конце концов я стану вампиром? Я имею в виду —
полноценным вампиром.
— Конечно. — Он не отрывал глаз от своей работы, делая
аккуратный «больничный» угол. — Однажды ты окончательно повзрослеешь и заберешь
жизнь... а ты знаешь, что мы сумеем найти приличный способ это сделать. И завершишь
изменения.
— Я в этом не очень уверена.
— Милая, все будет хорошо. — Он положил руку мне на плечо,
на его лице читалась нежность, и в этот момент его не портил даже кривой, не
раз сломанный нос, — я знаю, что ты тревожишься из-за этого. Но если мы найдем
кого-то, умирающего, уже не приходящего в сознание, ты окажешь этому человеку
услугу. Его последним делом на этой земле будет подаренное тебе бессмертие.
Неужели ты думаешь, что он не захотел бы сделать это для тебя?
