— Спорю, это как-то связано с ними, — заявила Ракель. — Ну,
с привидениями. Из-за них все ведут себя странно.
Я понимала, что на самом деле преподаватели просто пытаются
не подпустить учеников к Черити. Ну или наоборот.
— Да чего над этим ломать голову, — сказала я. — Какая
разница, что там такое? Все равно через две недели нас тут уже никого не будет.
— Это если время не прекратит растягиваться. — Вик
ухмыльнулся, помахал нам и нырнул в мужское крыло.
Когда мы с Ракелью шли обратно по главному коридору к нашей
башне, она сказала:
— К нам приближаются неприятности.
Я глянула направо и увидела отца, направлявшегося прямо к
нам.
— О нет! — И убежать некуда. — Останешься со мной?
— Я бы осталась, но ты и сама знаешь, он меня все равно
прогонит. Чем скорее я уйду, тем скорее ты с ним разделаешься.
Она была права. Я вздохнула:
— Ладно, поговорим потом.
Ракель пошла в комнату, где когда-то мы жили вдвоем, и я
осталась наедине с отцом.
— Я хочу поговорить с тобой, — сказал он.
— Увы, в этом желании ты одинок. — Папа не любит, когда ему
дерзят, но я заметила, что он проглотил резкий ответ.
— Ты расстроена. Я понимаю, что ты огорчена, и предполагаю,
что ты имеешь на это полное право.
— Предполагаешь?
— Тебе непременно нужно на кого-нибудь злиться? Злись на
меня. В конце концов, именно я принял то решение, и если ошибся, то прошу
прощения. — Прежде чем я успела спросить, о чем это он, папа добавил: — Но
скажи, долго ты еще собираешься мучить свою мать?
— Я ей ничего не сделала!
— Ты оттолкнула ее от себя. Ты ее игнорируешь. И думаешь,
что она не страдает? Что ты единственная в семье, кому может быть больно? Ведь
все это разрывает ей сердце! Я не могу видеть ее терзаний и не верю, что ты
способна их спокойно переносить, а тем более — быть в них виноватой.
В моей голове промелькнуло воспоминание — мама с полным ртом
шпилек заплетает мне косички к Осеннему балу. Нет уж, я не собираюсь этому
умиляться.
— Я не могу хорошо относиться к людям, которые не хотят быть
со мной честными.
— Бьянка, ты впадаешь в крайности. Ты подросток; думаю, дело
именно в этом...
— При чем тут «подросток»? — Я быстро огляделась. Вокруг
никого — ни людей, ни вампиров. — Скажи, что случится, если я откажусь отнять у
человека жизнь.
— У тебя нет выбора.
— А я думаю, что есть. — Он все равно не хотел говорить мне
правду. Вот вам и мое право на обиду, и папино признание в том, что он совершил
ошибку. — Что если я выбрала именно это?
— Бьянка, это не тот случай, когда ты можешь выбирать. Не
позволяй своему гневу взять верх над здравым смыслом.
— Хватит, поговорили, — отрезала я и двинулась прочь.
Я думала, что он пойдет за мной, но он этого не сделал.
Ночью я лежала в кровати миссис Бетани, положив брошь на
тумбочку. Коллаж Ракели на стене был ярким, как ночник, и я изо всех сил
пыталась радоваться его ярким краскам и моим будущим планам, как делала это
раньше. Но ничего не получалось — я думала о моей матери. Это разрывает ей
сердце.
Пока я злилась на маму с папой (а я до сих пор была в
бешенстве), наш разрыв меня не мучил. Но иногда я вспоминала, как мы были
близки друг с другом, и тогда так сильно по ним скучала, что становилось
невыносимо больно.
То, что я потеряла, потеряно навеки. Или нет? Не знаю, как
можно по-другому относиться ко всему их вранью.
Дверь в дом с грохотом распахнулась. Я вскочила с постели и
крикнула:
— Кто там? — Мне даже в голову не пришло, что если это
злоумышленник, то лучше затаиться и молчать.
Злоумышленником оказалась миссис Бетани, но это как-то не
радовало. Несмотря на поздний час, на ней по-прежнему было то же самое платье,
в котором она вела сегодня уроки. Видимо, работала допоздна. Глаза ее яростно
пылали.
— Идемте со мной!
— Куда?
— Чтобы предстать перед вашим обвинителем и — хочется
надеяться — опровергнуть ее слова.
Что бы это значило? Мне стало страшно, внутри все словно
оборвалось.
— Я... хорошо, только дайте я оденусь.
— Халата вполне достаточно. Мы должны решить этот вопрос
безотлагательно.
Очевидно, больше никаких объяснений не будет. Трясущимися
руками я натянула купальный халат, завязала пояс и сумела опустить брошь в
карман так, что миссис Бетани этого не заметила. Я чувствовала: брошь должна
быть со мной.
Когда я застегнула на шее обсидиановый кулон, миссис Бетани
повернулась и повела меня в школу. На самом верху северной башни ярко светились
несколько окон, в том числе и то, где, по моим представлениям, жила Черити.
— А мои родители там, наверху?
— У меня сложилось впечатление, что вы больше не нуждаетесь
в их обществе, — сказала миссис Бетани. Ее длинная юбка волочилась по траве.
Она ни разу не оглянулась, очевидно не сомневаясь, что я иду следом. — Я
уверена, что вы и сами превосходно справитесь.
Я очень сомневалась, что она действительно хочет, чтобы я
справилась. Миссис Бетани была в бешенстве, но я никак не могла понять,
сердится она на меня или на кого-то другого, но если учесть, что шли мы в
комнату Черити, я подозревала, что на кого-то другого.
Мы молча поднимались по винтовой лестнице. Я нервно крутила
в руках пояс от халата. Понятно, что мой «обвинитель» — это Черити, но в чем
она меня может обвинять?
И тут я поняла. Ужас стиснул меня, как чей-то сильный кулак.
Я остановилась на пороге, не желая заходить внутрь.
— Миссис Бетани... если бы мы с вами могли просто
поговорить...
Она протянула руку, распахнула дверь и втолкнула меня
внутрь.
Черити сидела в самом центре комнаты на стуле с высокой
спинкой, одетая в школьную форму «Вечной ночи» — единственная не рваная одежда,
которую я когда-либо на ней видела. Руки она чинно сложила на коленях и
выглядела так обманчиво... Я потрясенно поняла, что в комнате есть еще кто-то:
Балтазар, сидевший на небольшой скамейке в углу. Судя по его безвольной позе и
болезненному выражению лица, он не поддерживал свою сестру, а тоже был
обвиняемым.
Не дожидаясь подсказки, я села на скамейку рядом с ним.
Балтазар кинул на меня безутешный взгляд.
— Мисс Мор, — произнесла директриса требовательно, — будьте
любезны, повторите то, что рассказали мне сегодня вечером.
— Я так рада, что мы с вами сумели найти общий язык, миссис
Бетани. — Черити улыбнулась. — Это напомнило мне, что когда-то мы неплохо
ладили — до тех пор, пока не узнали друг друга получше.
