Неизвестно, понял ли Кайрел, что произошло. Но в последние дни у Джареда было ощущение, что не он наблюдает за Кайрелом, а наоборот. Не то, чтоб тот обращал на него особое внимание, но все же… Задерживать Джареда, когда тот попросил разрешения уйти, не стал. И даже отказался забрать лошадь, которую дал Джареду для поездки в Эрденон – подарил, мол, и нечего там. И Джаред перебрался в гостиницу на улице Гремящего Молота, что за часовней блаженного Сальвия.
Хорошо, что он, даже мысленно, не позволил себе посмеяться над Кайрелом, завороженным женщиной, не существующей в действительности… по крайней мере, в этой действительности. Потому что сам он оказался хуже Кайрела с его любовью к сновидению.
Он видел сон, и это был чужой сон, и сон этот воплотился явью. А в яви была женщина, и она давно была рядом, и принадлежала другому. И Джаред не знал, что ему делать.
А казалось бы, чего уж проще! Молодая жена старого, и ничуть не ревнивого мужа. Только подмигни, и она твоя. А то и подмигивать не надо. Сама молодка обо всем позаботится. Встречается сплошь и рядом. И вот – выпал случай, может быть, один на тысячу, когда обычные мерки неприемлемы.
Странно – Джаред тоже не испытывал к Динишу ревности, хотя тот явно любил жену. Но он (Джаред достаточно узнал этого человека) любил в ней актрису. Так же, как и другие. Может быть, больше, чем другие, потому что Дагмар-комедиантка была его творением. И потому что он играл вместе с ней. Но в сущности, не отличался от тех, кто восхищался Дагмар на подмостках и забывал о ней, стоило эти подмостки покинуть. Так же, как забыл о ней, например, Кайрел.
А Джареду не было дела до Дагмар-актрисы. С того вечера, как он увидел ее в «Игре на перекрестке», представлений с ее участием он не смотрел. Не нужно было. Потому что у нее всегда было такое лицо, как в том сне, как в тот миг она ради любви принимала вечные мытарства. В тени повседневной жизни лицо ее становилось блеклым и невыразительным, но Джаред научился видеть его в свете истины. Истиной была любовь.
Но ведома ли была истина самой Дагмар? Джаред не знал. Она не страдала душевной раздвоенностью, какую Джаред заметил в Кайреле Рондинге. Кажется, она вообще не страдала. И не притворялась равнодушной – она была равнодушной. Всегда. Когда не играла. Но можно ли сыграть великую любовь, не испытав ее? Чем был сон – сон Дагмар, в этом теперь не приходилось сомневаться, – мечтой о том, чего ей не дано, или все же воспоминанием?
За то время, что они не виделись, Дагмар не стала разговорчивей. Зато разговорчив был Диниш. И Джаред спросил его, как Дагмар попала в труппу. И услышал, что она прибилась к «Детям вдовы» вскоре после злосчастного мятежа, когда она скиталась по дорогам, как многие жители Эрденона, оставшись в те поры без крова, А что с ней было раньше, он не знал.
– Она говорит, что не помнит, – сказал он, – а я не выспрашиваю. Не хочет она, чтоб к ней в душу лезли, и пусть себе.
Наверное, он был прав. Легко было догадаться, что могло случиться с молодой женщиной в тот страшный год ( а Дагмар тогда была совсем юной), и почему она не хотела вспомнить об этом. Но Джареду от этого было не легче.
Никто из актеров не спросил его, какого черта он перебрался в гостиницу, и не ищет никаких дел. Возможно, это их не интересовало, они были поглощены своими заботами. Теперь он платил за себя сам – тем более нет причин беспокоится о нем. Если бы он искал возможности увидеть их выступления при дворе или в домах местной знати, то Диниш, вероятно, что-то заподозрил бы. Но Джаред туда не ходил. А то, что он наблюдает за их репетициями – это другое дело. Живет он здесь.
«Дети вдовы» процветали. У них было жилье, их лошади стояли в конюшне, и все ели досыта. В кубышку сыпались не только эртоги и альбы, но и монеты высокого достоинства. И ясно было, что по крайней мере до весны, никуда они из Эрденона не тронутся. Сложись обстоятельства по другому, Нетль, хозяин «Цветущего вертограда» был бы недоволен присутствием актерской братии под его крышей. Но комедианты не только платили – они нынче пользовались покровительством его светлости герцога. А потому хозяин с благосклонностью смотрел на гистрионов, и не возражал, что они болтаются по двору, мешая слугам и постояльцам. А они репетировали во дворе ежедневно – Диниш стремился использовать время, которое осталось до холодов. Поэтому ежедневные преображения Дагмар происходили на глазах у Джареда. Что лишь ухудшало положение. Слишком ясно он видел, насколько она отличается от женщин, которых он знал до сих пор – и как мужчина, и как лекарь.
Нужно было что-то делать. Что угодно, только не сидеть вот так, сложа руки. Либо добиваться внимания Дагмар – если не любви, либо плюнуть на все и возвращаться в Тримейн. Но Джаред не находил в себе сил. А еще привык советовать другим, как им справляться с напастями! Вот так, лекарь. Исцелиться сам ты не сумел.
Комедианты собрали свои инструменты и пошли обедать. Звали Джареда, но он отговорился, что не голоден. И остался на приступке во дворе, где сразу же возникли и куры, и грязный шелудивый пес, кормящийся при кухне, и визгливая прислуга.
А следом за курами во двор вкатился магистр Фредегар Камбийский. Не в первый уже раз.
Он отыскал Джареда вскоре после того, как лекарь переехал в «Цветущий вертоград», и явился в гости. Никаких особых целей магистр не преследовал. Просто в Эрденоне ему особо не с кем было общаться. Университета здесь не имелось. Грамотное сословие, конечно, было представлено, но юристы и медикусы в Эрденоне были безоговорочно прагматичны, учителя едва ли продвинулись в знаниях дальше купеческих детишек, коих обучали грамоте и счету, а со священнослужителями беседовать об языческом прошлом было небезопасно. Джаред неосмотрительно выказал интерес к научным изысканиям Фредегара, и с тех пор вынужден был выслушивать жалобы «сколь трудно нам, образованным людям, среди невежества», а также соображения насчет героических, великих и победоносных событий, несправедливо скрытых от человечества враждебными эрдам историкам. Герцог Тирни в общем и целом труды Фредегара одобрял, но, к сожалению, не читал их. По правде говоря, он вообще ничего не читал, кроме финансовых отчетов и договоров с соседними государями. Фредегару такое невнимание было обидно, однако герцогский пенсион служил ощутимым противовесом этой обиде. Магистр вообще не понимал, как ученый может жить без покровителя, и посему не делал попыток покинуть меркантильный Эрденон ради академических кругов Тримейна или Карнионы. А поговорить все же хотелось.
Джареда он порой забавлял, порой раздражал – и порядком. Но от бесед с ним он не уклонялся. Во-первых, потому что больших знаний и душевных сил для них не требовалось. Достаточно было выказать какую-то тень интереса, и временами говорить «да» или «нет». А потом в нынешнем приливе мучительной неопределенности иногда утешительно видеть человека, который настолько понятен, как Фредегар.
Он всегда одевался так же старательно, как на приеме во дворце. и с той мерой щегольства, которую допускали сословные ограничения, а из-за маленького роста и деликатного телосложения, носил кафтан с подбитыми плечами и башмаки на каблуках. Слабость, в общем, простительная. Поверх кафтана на нем была длинная зеленая накидка, а берет сегодня он сменил на суконную шляпу с наушниками.
