На сей раз она осмелилась не вполне согласиться с Яном-Ульрихом.
– Отчего же, ваше величество, там есть прекрасные строки. «Другой мир держу я в мыслях, мир, что соединяет в одном сердце горькую свою слабость и желанное горе, сердечный восторг и боль тоски, желанную смерть и скорбную жизнь»…
– Слишком мрачно для истинной поэзии…
Отнюдь не всем в этом избранном кругу дискуссия о поэзии доставляла удовольствие, в первую очередь принцу Раднору и его даме. Все трое мужчин императорского семейства ужинали в обществе дам, с которыми не были связаны брачными узами. Но если император и наследник могли отговориться своим вдовством, Раднор такого оправдания в запасе не имел. Матушка принца, непрестанно радея о будущем сына, в двадцатилетнем возрасте женила его на девице, красотою не блиставшей, но с приданым, позволявшим заметно округлить фамильные владения, Возможно, сговорчивость Раднора объяснялась также и тем, что супруга была существом чахлым, хрупким, и у принца имелась надежда вскорости присоединиться к компании счастливых вдовцов. Тут он просчитался. Супруга его оказалась не только живучей, но и плодовитой. Делать этой скучной особе при изысканном тримейнском дворе было, конечно, нечего. Она безвыездно жила в родовом замке. Раднор, однако, не забывал о ней, поскольку каждую зиму, когда праздники во дворе замирали, приезжал в замок травить волков в окрестных лесах и заодно исправно исполнял супружеские обязанности. Принцесса рожала каждый год, (за исключением того года, когда Раднор подавлял мятеж в Эрде) и упорно отказывалась при этом помирать. Более того, выживали даже дети – четверо из шести. Правда, злые языки утверждали. что если бы кто вздумал посчитать потомство Раднора от скотниц, прачек, кухарок, не говоря уж о крестьянских девках, – то непременно сбился бы. Но что в этом плохого, считали в Тримейне, ежели при том сил мужчине хватает и для жены? Вообще же принц предпочитал женщин попроще, и, возвращаясь в столицу, больше всего внимания уделял девицам с Болотной и Канальной улиц. Но появиться при дворе с кем-нибудь из них н не мог. Приходилось на этот случай выбирать выбирать среди благородных дам, благо попадались среди них такие, что профессионалкам с Канальной ничем не уступали. Вроде присутствующей баронессы Мафальды Жерон – и – Нивель, или ее подруги – видамессы Бардаре. Последняя, правда, прошлым месяцем умилилась сердцем и удалилась в строгий затвор , благо в стене кладбища Жен-Мироносиц, более фешенебельного, чем кладбище у Марии Египетской, освободилась келья. Император, естественно, назначил ей приличный пенсион, что позволило затворнице содержать при келье приличное хозяйство – корову, коз, слуг…
Лишенная подруги, Мафальда осталась при неоспоримых достоинствах – яркой и броской красоте, волосах цвета осенних листьев, дивных формах, муже, забывшем про такое устаревшее чувство, как ревность, и что многих особенно привлекало – относительной молчаливости. То есть она любила поговорить – но только об одном, да и там обычно обходилась без лишних слов – телодвижениями. Сегодня же она скучала, раскинувшись за столом в позе, позволявшей оценить и грудь, и плечи, и платье по последней моде – двуцветное, розовое с желтым.
Ян-Ульрих продолжал держать речь, сравнивая поэтические творения прошлого и настоящего, и , воздав дань авторам аллегорий и пасторалей, все же счел наиболее высоким предметом для поэзии рыцарские подвиги, геройство воителей, торжествующих над низменными и злобными врагами, подобно Роланду, Готфриду Бульонскому, Ричарду Львиное Сердце, Мелге Благодатному и Радульфу Тримейнскому.
– Что там рассуждать о воителях, обратившихся во прах, когда среди нас сидит живой герой? – сказала госпожа Эльфледа. Ее красивый голос был ровен, на принца Раднора она не смотрела. – А меж тем наш Ойгель не создал ничего, что было бы его достойно.
– В самом деле! – воскликнула Бесс. – Принц, расскажите о своих подвигах! Скромность пристала герою, но не до такой степени!
Раднор усмехнулся.
– Что там рассказывать, – он обвел взором всех присутствующих дам, как бы сравнивая их между собой. – Что за люди, брюхо господне! Зовут себя рыцарями, а хуже мужичья. Да и мужичья там было полно. Воюют без всяких правил, даже выкупа не берут. От бога же установлено – рыцаря захватить в плен только рыцарь. Тот, кто носит титул, сдается лишь тому, у кого титул выше, а иначе – проваливай и не суйся. А эти – наплевали… Хотя чего ждать от такой низкородной сволочи, как Вальграм? Одно слово – предатель. Низкородные про верность и не слыхивали. Ну, я ему показал, где его место! Даже жалко, что так скоро все все кончилось – потешиться не успели. А этот Мьюринг со своей казной только под ногами путался, мешал…
– С казной? – удивленно переспросила Бесс.
– Ну да, кому он без казны нужен? Разве что черту! – Раднор снова хохотнул и шумно хлебнул из кубка. Вина за столом императора подавались кипрские и греческие, италийские, рейнские, и даже венгерские. Вина же Карнионы почитались недостаточно изысканными, поскольку стоили дешевле.
– Ну и хватит о войне, – сказал Ян-Ульрих. – Истинный рыцарь и в мирное время должен совершать подвиги. Я задумал основать новый орден для защиты чести дам. И ежели кого оскорбили, оклеветали и несправедливо обидели, таковая особа всегда может прибегнуть у заступничеству рыцарей сего ордена. Хотел было дать ему имя «Орден единорога», но, к несчастью, единорог красуется на гербе Эрда, и название может быть превратно истолковано, поэтому остановились на имени «Орден белого оленя», что означает безупречность и силу. Мы уже советовались с Исдигердом – он кивнул брату фаворитки. Он будет великим магистром ордена, а отважный Отт де Гвернинак напишет устав.
– Отт де Гвернинак? Это который похитил жену булочника, а она потом утопилась? – спросила Бесс.
Эльфледа рассмеялась и шлепнула ее по руке.
– Милая, нельзя быть столь непосредственной! – Она передала кубок, из которого сделала маленький глоток, императору и понизив голос, продолжала, склонившись к уху Бесс. – Я рада, что вы последовали моему совету и уговорили принца приехать. Он держится сейчас гораздо лучше, чем весной. Смотрите, как дружелюбно беседует он с Раднором… а ведь кузены всегда друг друга терпеть не могли. Но нам хотелось бы видеть вас чаще… Вы так и не побывали у меня в гостях.
– Увы, – вздохнула Бесс. – После того ужасного случая на мосту…вы, вероятно, слышали… я боюсь ездить верхом. Сегодня я едва не обмерла, пока мы добрались до дворца.
– А если я стану присылать за вами свои носилки?
– Но мне, право, неудобно…
– Ничего. Бесс, вы можете даже брать их просто для того, чтобы посетить торговые галереи или ювелиров. Я сейчас редко выбираюсь, а вы, должно быть, еще не потеряли вкуса к таким вещам.
– А если его величество это неправильно истолкует?
– Не бойтесь, я сумею ему объяснить.
Норберт резко отвернулся от кузена и протянул руку к кубку, который только что наполнил слуга. Но в этот миг Бессейра, откидываясь в кресле, локтем смахнула кубок со стола. Кипрское разлилось по полу. Слуга, пискнув, метнулся к двери, потом опомнившись, бросился на колени.
