По всему городу все мостки и соединения, кроме самых прочных, были раскреплены с одной стороны на тот случай, если сила шторма окажется слишком большой и они порвутся. Передвигаться по Армаде во время шторма было невозможно.
Море во внутренних водах Армады, в промежутках между судами, бешено дыбилось, но волны здесь не образовывались. Снаружи, однако, море было ничем не стеснено, и валы ударяли в суда, располагавшиеся по внешним границам города. Корабли, которые окаймляли вход в бухты Базилио и Ежовый хребет, были притянуты друг к другу, защищая и закрывая пиратские и торговые (армадские и пришлые) корабли внутри. За пределами Армады флотилия боевых, пиратских и буксировочных кораблей двигалась на почтительном расстоянии, чтобы волны не разбили ее о стены города.
Не испытывали особых неприятностей лишь те, кто патрулировал город снизу — подлодки, рыболюди, морские змеи да дельфин Сукин Джон. Они пережидали непогоду под водой.
Утер Доул выглянул в иллюминатор в коридоре «Гранд-Оста», а потом повернулся к Беллис.
— Нас ждет непогода еще посильней, — сказал он.
Поначалу Беллис не поняла, что он имеет в виду. Потом вспомнила историю из книги Круаха Аума — вызов аванка с помощью энергии молний.
«Мы собираемся вызвать дьявольский шторм, да?» — подумала она.
Беллис, как ей и было поручено, учила Аума понимать соль. Это доставляло ей немало трудностей. Она сознавала, что столкнулась с грубейшим нарушением правил содержания анофелесов, установленных Кохнидом и Дрир-Самхером. И какими бы корыстными ни были причины для установления таких правил, это было средство защиты против воскрешения одной из самых одиозных империй в истории Бас-Лага. Ей приходилось напоминать себе, что Аум мужского пола, стар и ни для кого не представляет ни малейшей опасности.
Аум подходил к поставленной перед ним задаче со всем рвением и логикой математика. Беллис с беспокойством обнаружила, что за короткое время пребывания армадцев на острове он успел накопить немалое количество слов (и Беллис спрашивала себя, уж не заражен ли остров новым языком).
Для жителей Нью-Кробюзона, Джесхалла, Мандрагоровых островов или Шанкелла освоить соль не составляло труда. Но Круах Аум не знал ни одного из языков, образующих соль. К тому же соль не имела никаких параллелей (словарных или грамматических) с верхнекеттайским. И тем не менее Круах Аум сумел постичь соль: он составил подробный список склонений, спряжений, грамматических правил. Его метод отличался от подхода Беллис, поскольку он не обладал языковой интуицией, не имел языковой подготовки, которая сделала бы его ум восприимчивым. И все же прогресс был очевиден.
Беллис с нетерпением ждала того времени, когда ее услуги не будут требоваться, когда ей не нужно будет просиживать долгие часы, делая записи на научном языке, которого она не понимала. От работы в библиотеке ее освободили. По утрам она теперь занималась с Аумом, а по вечерам переводила — Ауму задавали вопросы члены научного комитета Саргановых вод. И то и другое не вызывало у Беллис ни капли удовольствия.
Днем она ела с Аумом, а по вечерам иногда сопровождала его в прогулках по городу, вместе со стражниками из Саргановых вод. «Что еще я могу?» — думала она. Она провела его в Крум-парк, поводила по живописным закоулкам и торговым улочкам Саргановых вод, Джхура и Дворняжника, показала ему библиотеку Большие шестерни.
Пока Беллис вполголоса разговаривала с Каррианной, которая, казалось, искренне обрадовалась ее появлению, Круах Аум бродил от полки к полке. Когда Беллис подошла к нему сообщить, что пора идти, анофелес повернулся к ней, и ее встревожило выражение его лица: почтительность, радость, сильнейшее переживание, как во время религиозного экстаза. Она показала ему книги на верхнекеттайском, и Аум зашатался, словно опьянев при виде всех этих открытых для него знаний.
Ее постоянно грызло что-то, поскольку нередко целые дни приходилось проводить с властями Саргановых вод: Любовниками, Тинтиннабулумом и его командой, Утером Доулом.
«Как я дошла до жизни такой?» — спрашивала она себя.
Беллис с первого мгновения была отделена от города и с тех пор усердно бередила эту кровавую рану. Этим она и определила свое место здесь.
«Это не мой дом», — снова и снова, бесконечно повторяла она себе. А когда появилась возможность установить связь с настоящим домом, она воспользовалась ею, невзирая на все опасности. Она не отказалась от намерения вернуться в Ныо-Кробюзон. Она узнала о страшной угрозе ее городу и (презрев риск и потратив немало сил на составление плана) придумала способ спасти его.
И каким-то образом в течение этого времени, перекинув через все моря мостик к Нью-Кробюзону, она тесно связала себя с Армадой и ее правителями.
«Как я дошла до жизни такой?»
Беллис горько рассмеялась. Она сделала все, что могла, для своего настоящего дома, а теперь вот проводит дни, работая на своих тюремщиков, помогая им обрести возможность увезти ее, куда им вздумается.
«Как я дошла до жизни такой? И где Сайлас?»
Каждый день Флорин размышлял о том, что он сделал на острове анофелесов.
Эти мысли доставляли ему немало тревоги. Он не был уверен в своих чувствах. Он возвращался к воспоминаниям о том, что сделал, так, словно они были раной, и, кроме того, открыл в себе некоторую долю гордости. «Я спас Нью-Кробюзон», — думал он, не вполне веря в это.
Флорин вспоминал тех немногих знакомых, что он оставил там. Собутыльники, друзья, подружки: Зара, Петр, Феженечс и Долли-Анна… Он думал о них с какой-то отвлеченной приязнью, словно о персонажах книги, к которым он проникся любовью.
«Вспоминают ли они обо мне? — гадал он. — Скучают ли без меня?»
Он оставил их в прошлом. Он провел слишком много времени в вонючей тюрьме в Железном заливе, затем в мрачном трюме «Терпсихории», а потом его жизнь внезапно и удивительно переменилась — и Нью-Кробюзон превратился всего лишь в далекое воспоминание.
Но все же у него оставался целый фонтан чувств к Нью-Кробюзону: Флорин сознавал, что этот город сформировал его. Он не хотел увидеть его в руинах. Он не мог даже помыслить о том, что люди, которых он знал там, будут мертвы. И вот он — эта мысль смущала его — преподнес им прощальный дар, о котором они никогда не узнают. Нью-Кробюзон спасен, и спас его он, Флорин Сак.
Это понимание грызло его, беспокоило, пробуждало в нем дурацкую гордыню. Он совершил нечто великое, способное изменить ход истории. Он представил себе, как город готовится к войне, так и не зная, кто его спас. Сделано великое дело, а Флорин вспоминал о случившемся, лишь чуть поднимая брови и не зная, стоит ли придавать этому такое уж значение, словно это была какая-то мелочь.
Он не предал Армаду — то, что он сделал, не было предательством. Никому от этого не было никакого вреда, да и какой вред может быть оттого, что он недолго отсутствовал ночью? Он удалился лишь на несколько часов, чтобы спасти Нью-Кробюзон. И он был рад этому. Он чувствовал себя счастливым, когда думал о том, что сделал. Несмотря на все их суды и пенитенциарные фабрики.
