— Мы хотим поговорить с вами об этой женщине, о Хладовин, — сказала она.
Было уже за полночь, когда Беллис разбудил сильный стук в дверь. Она встала, думая, что это Сайлас, но тут увидела его — он лежал неподвижно, с открытыми глазами, рядом с ней.
Оказалось, что это Иоганнес. Беллис откинула волосы с лица и моргнула, увидев его на пороге.
— Кажется, они ухватились за эту идею, — сказал он. Беллис даже рот открыла от изумления. — Послушайте, Беллис. Они заинтересовались вами. Они, конечно, понимают, что вы, так сказать, не их материал. Ничего страшного, чтобы вы знали, — поспешил он успокоить ее. — Нет-нет, ничего опасного… но и любви особой к вам не питают. Как к большинству похищенных: лучше не выпускать из Армады. Обычно проходит несколько лет, прежде чем новичкам дают пропуска.
«Неужели это все?» — крутилась в голове у Беллис мысль. Тоска и одиночество, ностальгия по Нью-Кробюзону. Ей казалось, что от нее отрезали часть ее самой. Неужели это свойственно тысячам таких, как она? Неужели все настолько банально?
— Но я передал им все, что вы мне говорили, — проговорил Иоганнес, улыбаясь. — И я ничего не могу обещать, но… я думаю, лучше вас кандидатуры не найти, и я им это сказал.
Беллис вернулась в кровать; Сайлас делал вид, что спит, но она все поняла по его неглубокому дыханию. Она наклонилась над ним, словно собираясь страстно поцеловать, но потом губы нашли его ухо, и она прошептала:
— Дело пошло.
За ней пришли на следующее утро.
Это случилось после того, как ушел Сайлас, отправившийся в подпольный мир Армады, чтобы вести свою тайную, незаконную деятельность, заниматься работой, ради которой ему приходилось проникать под кожу города. Сайлас был опасен для Армады, и ему не приходилось даже думать о высадке на остров анофелесов.
Двое стражников Саргановых вод с пистолетами, небрежно засунутыми за пояса, провели Беллис в кабину аэростата. Путь от «Хромолита» до «Гранд-Оста» был короток. Корпус огромного парохода возвышался над городом — шесть колоссальных мачт, трубы, пустые палубы без домов или башен.
В небе было полно аэростатов — десятки маленьких кабин висели в воздухе, как пчелы вокруг улья. Тут были и чужеземные аппараты, перевозившие тяжелые грузы между кварталами, и чисто армадские крохотные одноместные шары с висящими под ними пассажирами. Чуть поодаль находились военные аэростаты эллиптической формы, с орудиями. А над всеми ними — массивный, потрепанный воздушный корабль «Высокомерие».
Они сделали крюк над Армадой, летя ниже, чем привыкла Беллис, поднимаясь и опускаясь в соответствии с геометрией крыш и матч. Внизу проплыли кирпичные муравейники, напоминающие трущобы Нью-Кробюзона. Построенные на тесном пространстве палуб, они выглядели довольно шаткими: наружные стены находились вплотную к воде, а из-за проулочков дома были до невозможности узкими.
Из-за дымки, стоящей над «Джигом», носовая часть которого была отдана под промышленные сооружения — литейни и хемические цеха, — появилась громада «Гранд-Оста».
Беллис испытывала неуверенность: она еще ни разу не бывала внутри этого корабля.
Интерьер его был аскетичным — панели темного дерева, литографии и гелиотипы, витражи. И хотя все в этом лабиринте коридоров и кают было трачено временем, но содержалось в порядке. Беллис заперли в маленькой комнатке и оставили ждать.
Она подошла к окну с железной решеткой и посмотрела вниз — на пестроту армадских кораблей. Вдалеке виднелась зелень Крум-парка: словно плесень расползлась по палубам нескольких кораблей. Комната, в которой она находилась, возвышалась над всеми окружающими судами, далеко внизу обрывался борт «Гранд-Оста». На одном уровне с нею были дирижабли и множество тонких мачт.
— Вам известно, что это кробюзонский корабль?
Беллис узнала голос, еще не успев повернуться, — он принадлежал мужчине со шрамами, Любовнику, который без своей подруги стоял в дверях.
Беллис была потрясена. Она знала, что ее ждут допросы, проверки, но этого никак не предполагала — не думала, что следователем будет он. «Я перевела книгу, — подумала она. — Я заслуживаю особого обращения».
Любовник закрыл за собой дверь.
— Его построили больше двух с половиной веков назад, в конце Обильных лет, — продолжал он на рагамоле с едва заметным акцентом. Он сел и жестом пригласил ее сделать то же. — И есть сведения, что Обильные года закончились именно из-за строительства «Гранд-Оста», — сказал он ровным голосом. — Выдумки, конечно, но такое совпадение несет в себе полезную символику. Падение началось в конце тысяча четырехсотых, а лучшего символа заката науки, чем этот корабль, не придумать. Тщетно пытаясь доказать, что Нью-Кробюзон все еще переживает золотой век, они решили соорудить вот это… Конструкция хуже некуда. Ради выигрыша в скорости они поставили эти дурацкие гребные колеса по бокам вместе с винтом. — Он покачал головой, не отрывая глаз от Беллис. — Невозможно привести в движение такую громаду с помощью колес. Поэтому они и торчали бесполезными наростами, нарушая форму обводов, тормозя корабль. А это означало, что винт не мог работать в полную силу и управлять кораблем было невозможно. Разве это не насмешка судьбы? Но одно им удалось. Они вознамерились построить самое большое судно в мире. Им пришлось спустить его на воду боком в устье у Железного залива. И в течение нескольких лет оно болталось там вблизи берега. Внушающее трепет, но… такое нескладное. Они пытались использовать его во Второй пиратской войне, но оно оказалось неповоротливым, как закованный в броню носорог, а корабли Суроша и Джесхалла легко танцевали вокруг него… В Нью-Кробюзоне вам скажут, что корабль затонул. Но на самом деле это не так — мы захватили его. Пиратские войны были замечательным временем для Армады. Реки крови, корабли исчезали каждый день, терялись грузы, матросы и солдаты были по уши сыты сражениями и смертями и думали только о том, как бы поскорее бежать. Мы похищали корабли, технологии и людей. Мы росли и росли… Мы захватили «Гранд-Ост», потому что могли это сделать. Вот тогда-то Саргановы воды и заняли лидирующее положение в Армаде и с тех пор не теряли его. Этот корабль — наше сердце. Наша фабрика, наш дворец. Как пароход он был ужасен, но как крепость — великолепен. То была последняя великая эпоха Армады.
Последовала долгая пауза.
— Но теперь все меняется, — сказал Любовник, улыбнувшись ей.
И начался допрос.
Когда все закончилось и Беллис, щурясь от солнца, вышла из каюты, оказалось, что ей не вспомнить в подробностях, о чем ее спрашивали.
Многие вопросы касались перевода. Трудно ли ей было переводить? Были ли пассажи, которые не давались?
Может ли она говорить на верхнекеттайском или только читает? И так далее, и тому подобное.
Были вопросы, призванные выявить ее душевное состояние, ее отношение к Армаде. Беллис отвечала с осторожностью, балансируя на грани лжи и правды. Она не пыталась скрыть свое недоверие, свое возмущение тем, как с ней поступили, свое негодование. Но при этом она слегка смягчала свои чувства, сдерживала, чтобы они не казались опасными.
