Хедригалл, однако, вызывает у меня некоторое недоумение. Он знает Сайласа или, по крайней мере, знает Саймона Фенча.
Уж кому, как не мне, знать, что власти Саргановых вод могут ошибаться, доверяя тем, кому вовсе не следует доверять.
Жители Дрир-Самхера — прагматики. Встреча в море с кораблями Самхера, или Перрик-Ная, или Мандрагоровых островов вполне может закончиться сражением, но ради собственной безопасности они поддерживают с Армадой уважительные отношения. И потом, они ведь заходят в порты, а правило «мирный порт» имеет на море такую же силу, как торговое право на суше, — его придерживаются и приводят в действие те, кто ему подчиняется.
В экспедиции участвует Флорин Сак, и я не сомневаюсь: он знает, кто я. Он смотрит на меня то ли с отвращением, то ли с робостью, то ли еще с каким-то чувством. На борту дирижабля находится и Тинтиннабулум с несколькими членами своей команды. Иоганнеса нет, и я рада этому.
Здесь собралась довольно пестрая компания ученых. Похищенные выглядят так, как, по моему мнению, и должны выглядеть деятели науки. Армадцы похожи на пиратов. Мне говорят: вот этот — математик, этот — биолог, этот — океанолог. А по мне, все они пираты — все покрытые шрамами, драчливые, в потрепанной одежонке.
Есть тут и стражники — какты и струподелы. Я видела на борту их арсенал — дискометы, кремневые ружья, бердыши. Они взяли с собой порох и, кажется, какие-то военные машины. Я думаю, если анофелесы не захотят с нами сотрудничать, у нас найдутся средства, чтобы их убедить.
Во главе всех бойцов стоит Утер Доул. А подчиняется он половинке правящей в Саргановых водах пары — Любовнице.
Доул заглядывает то в одну, то в другую комнату. С Хедригаллом он разговаривает больше, чем с другими. Кажется, его что-то беспокоит. Я стараюсь не встречаться с ним взглядом.
У меня он вызывает интерес — его присутствие, его необычный голос. Он носит одежду из серой кожи. Это его форма — вся в царапинах и потертостях, но безукоризненно чистая. Правый рукав куртки оплетен проводами, которые идут к поясу. На левом боку у него висит меч, а пистолетов столько, что не сосчитать.
Он с вызывающим видом смотрит в окно, а потом шествует туда, где находится Любовница.
У меня покрытое шрамами лицо Любовницы вызывает отвращение. Я знала людей — общалась с ними, — которые находят сексуальное наслаждение в боли, и, хотя мне эта склонность представляется немного нелепой, меня она вовсе не беспокоит и не трогает. Не это меня смущает в Любовниках. Я испытываю гадливое чувство от чего-то более глубокого, что происходит между ними.
Я стараюсь избегать взгляда Любовницы, но ее отметины привлекают мое непреодолимое любопытство. Впечатление такое, будто они были нанесены по какой-то гипнотической схеме. Но, поглядывая на них украдкой, из-под сплетенных пальцев, я не вижу ничего романтического, тайного или откровенного — ничего, кроме свидетельства о старых ранах. Шрамы, только шрамы.
* * *
Позднее в тот же день.
Сайлас доставил то, что было нужно, в самый последний момент. Словно в театральной постановке.
Не могу не восхищаться его методами.
После нашего разговора в Саду скульптур я все время спрашивала себя, как он передаст мне материалы, чтобы наш план сработал. Комнаты мои охраняются, сама я под наблюдением. И что тут можно сделать?
Утром двадцать шестого лунуария я проснулась и увидела на полу пакет от него.
Да уж, показал, на что способен. Я не могла сдержать смех, когда подняла голову и увидела металлическую заплатку у меня на потолке — этой заплаткой была заделана дыра диаметром дюймов в шесть.
Сайлас забрался на тонкую металлическую крышу трубы «Хромолита» — эта крыша во время дождя что твой барабан — и прорезал в ней отверстие. Сбросив внутрь пакет, он заделал дыру, и все это совершенно беззвучно — и меня не разбудил, и наблюдатели ничего не заметили.
Когда он вынужден выкидывать такие штуки в целях самозащиты, я легко могу себе представить, как он действует, работая на правительство. Наверно, мне повезло, что он оказался на моей стороне. Да и Нью-Кробюзону тоже.
Я рада, что мы не увиделись. Чувствую себя такой далекой от него. Я на него не в обиде — я взяла у него то, что мне было необходимо, и, надеюсь, тоже дала ему кое-что. Но на этом нужно поставить точку. Мы случайные товарищи, только и всего.
В маленьком кожаном мешочке от Сайласа оказалось несколько предметов.
Он написал письмо, где все объяснялось. Я внимательно прочла его, прежде чем исследовать содержимое.
Были там и другие письма. Он написал послание пиратскому капитану, которого мы рассчитывали найти: две копии с одним и тем же текстом на рагамоле и соли. «Тому, кто согласится доставить это послание в Нью-Кробюзон» — так оно начинается.
Оно официальное, все по делу. Прочитавшему обещается вознаграждение, если он доставит послание адресату целым и невредимым. Сообщается, что властью, врученной бессрочно прокуратору Фенеку (номер патента приводится) мэром Бентамом Рудгуттером и канцелярией мэра, предъявитель этого письма объявляется почетным гостем Нью-Кробюзона, его корабль будет переоснащен по его пожеланию, а кроме того, он получит вознаграждение в три тысячи гиней. И самое главное — каперское свидетельство от правительства Нью-Кробюзона, освобождающее судно на годичный период от любых преследований за любые провинности по самопровозглашенному Нью-Кробюзоном морскому праву, кроме случая непосредственной самозащиты кробюзонского корабля.
Деньги, конечно, соблазнительные, но мы надеемся, что наших кактов привлечет обещанное освобождение от преследований. Сайлас предлагает им статус признанного пирата без налогообложения. Они смогут грабить кого пожелают и не платить за это ни гроша, а флот Нью-Кробюзона не будет их наказывать — напротив, станет даже защищать в течение срока действия контракта.
Могущественный стимул.
Сайлас подписал письма своим именем, а на едва видимые пароли наложил восковую печать кробюзонского парламента.
Я и не знала, что у него есть такая печать. Странно видеть ее здесь, так далеко от дома. Сработана она на удивление тонко: стилизованная стена, стул и всякие атрибуты власти, а внизу крохотные циферки его личного номера. Эта печать — чрезвычайно могущественный знак.
Мало того — он дал эту печать мне.
Но я заболталась. Возвращаюсь к главному.
Второе письмо намного длиннее. Оно написано на четырех страницах убористым замысловатым почерком. Я его внимательно прочла и пришла в ужас.
Оно адресовано мэру Рудгуттеру и описывает в общих чертах план вторжения, разработанный гриндилоу.
Большая часть письма остается для меня непонятной. Сайлас писал лаконичной скорописью, чуть ли не шифром. Здесь масса сокращений, которые я не могу распознать, и ссылки на совершенно неизвестные мне вещи. Но в смысле ошибиться трудно.
