За многие сотни лет в результате взаимодействия между самхерийскими моряками и властями Гнурр-Кетта в Кохниде возник некий симбиоз. Самхерийские какты прибывали на остров со скотом и некоторыми товарами и забирали свою посредническую долю. Кохнид покупал у них все, что давали анофелесы.
Они контролировали поток информации, поступающей к людям-комарам, внимательно следили, чтобы ни один язык, кроме верхнекеттайского, не достиг острова и чтобы ни один анофелес не смог покинуть его берегов.
Жуткие воспоминания о Малярийном женоцарстве сошли на нет. Кохнид вел свою игру, держа анофелесов с их блестящим умом в качестве своих домашних мыслителей, не давая им ничего, что помогло бы им обрести силу, и не позволяя им бежать (Кохнид не хотел рисковать, снова выпуская в мир самок-анофелесов), но они получали достаточно, чтобы питать их мысли. Кеттайский отсекал от анофелесов любую информацию, и этому способствовало то, что на протяжении веков верхнекеттайский был единственным письменным языком острова. Таким образом, философия и наука анофелесов оказывались целиком под контролем кохнидской элиты, а труды людей-комаров, кроме них, практически никто не мог прочесть.
Беллис подумала, что если такой сложной системе позволено существовать, то осколки древних технологий, которыми владеют анофелесы, работы их философов — это, вероятно, нечто из ряда вон выходящее. Каждое самхерийское судно, шедшее из Кохнида на остров, везло несколько тщательно отобранных книг, а иногда и заказы. «При таких-то исходных, — спрашивал какой-нибудь кохнидский теоретик, — и имея в виду парадокс, изложенный вами в предыдущем очерке, каков может быть ответ на следующую задачу?» Рукописные труды, подписанные кеттайскими именами, возвращались обратно. Написанные в ответ на подобные запросы, либо разрешая проблемы заинтересовавшие самих анофеласов. Потом рукописи публиковались кохнидскими издателями — без какого-либо вознаграждения для автора. Иногда эти труды присваивались каким-нибудь кеттайским ученым, что добавляло престижа Кеттаю. Люди-комары были низведены до положения ученых рабов.
В развалинах на острове находились древние тексты на верхнекеттайском, доступные анофелесам, или на давно мертвых языках, которые они упорно расшифровывали. А при скудном притоке книг из Кохнида и при наличии рукописей, оставленных предками, анофелесы проводили и собственные исследования. Иногда такие исследования отсылались за море кохнидским хозяевам, которые, бывало, публиковали их.
Именно это и случилось с книгой Круаха Аума.
Две тысячи лет назад люди-комары некоторое время властвовали в южных землях, и этот период был кровавым страшным кошмаром, праздником чудовищной жажды. Беллис не знала, что анофелесам известно о собственной истории, но иллюзий насчет своих женщин у комаров-самцов не было.
«Скольких вы убили? — написал Крахн. — Скольких женщин?»
И когда после недолгих колебаний Беллис написала «Одну», он кивнул и ответил: «Не так уж много».
В поселке не существовало никакой иерархии. Крахн не был правителем. Но он горел желанием помочь гостям, сообщить им все, что они пожелают узнать. Анофелесы отвечали армадцам вежливым, сдержанным удивлением: отношение их к прибывшим было созерцательным, почти как к абстрактной проблеме. Их флегматичная реакция говорила о чуждой психологии.
Беллис со всей скоростью, на какую была способна, записывала вопросы Любовницы и Тинтиннабулума. Они еще не подняли главную тему — то, что привело их на остров, — но тут из соседней комнаты, где ждали их товарищи, раздался какой-то гвалт: громкие голоса на сунглари и выкрики на соли.
Пираты-торговцы из Дрир-Самхера вернулись на свои корабли и обнаружили незваных пришельцев. Какт в цветастых одеждах вошел в комнату в сопровождении двух своих экс-соотечественников, ныне армадских кактов, и что-то сердито выговаривал им на сунглари.
— Солнцесрань! — прокричал он на соли с заметным акцентом. — Вы кто такие? — В одной руке он держал тяжелую саблю и сердито размахивал ею. — Этот остров принадлежит Кохниду, и иностранцам появляться здесь запрещено. Мы здесь представляем Кохнид и имеем полномочия защищать их территорию. Что мешает мне взять и перебить вас всех?
— Мадам, — сказал один из армадских кактов и устало повел рукой, представляя рассерженного. — Это Нурджитт Сенгка, капитан «Пылесердца Тетнеги».
— Капитан, — сказала Любовница, выступая вперед; Утер Доул тенью последовал за ней. — Рада с вами познакомиться. Нам нужно поговорить.
Сенгка не был морским грабителем — он имел каперский патент от Дрир-Самхера. Жизнь в постоянном самхерском представительстве была однообразной, легкой и скучной — ничего не происходило, никто не приезжал на остров, никто его не покидал. Раз в месяц, или два, или шесть из Кохнида или Дрир-Самхера прибывали новые корабли с грузом скота для женщин-анофелесов и, случалось, с товарами для мужчин. Новоприбывшие сменяли своих скучающих соплеменников; те уезжали домой, увозя с собой блестящие эссе и научную продукцию, обмененную на товары.
Те, кто размещался в миссии, проводили дни в склоках, драках и спорах; они не обращали внимания на комарих и посещали мужчин, только когда им нужна была еда и техника. Официально же они присутствовали там, чтобы регулировать потоки информации на остров, блюсти лингвистическую чистоту, которая давала Кохниду возможность держать островитян за горло и препятствовать бегству анофелесов с острова.
Сама мысль об этом казалась безумной — никто никогда на остров не заходил. Лишь немногие моряки знали о его существовании. Изредка сюда заносило сбившееся с пути судно, но ничего не подозревающая команда обычно быстро становилась жертвой островных женщин.
А из анофелесов никто никогда не покидал остров. Поэтому формально появление армадцев не нарушало никаких договоренностей между Дрир-Самхером и Кохнидом. Ведь для общения использовался только верхнекеттайский, и никакой меновой торговли не происходило. Но вот присутствие чужаков, которые могли общаться с местными жителями, было случаем из ряда вон выходящим.
Сенгка обводил присутствующих безумным взглядом. Когда он понял, что эти странные пришельцы — с таинственного плавучего города Армада, глаза его расширились. Но они вели себя вежливо и, казалось, искренне хотели объяснить свое появление. И хотя он бросал разгневанные взгляды на прежних соотечественников, шипел, осыпая их оскорблениями, называя предателями, и всем своим видом демонстрировал отвращение к Любовнице, он все же выслушал чужаков и дал увести себя в большую комнату, где ждали армадцы.
Любовница, охранники-какты и Утер Доул удалились; к Беллис подошел Тинтиннабулум. Он принялся собирать свои длинные белые волосы в хвост, своими мощными плечами загораживая Беллис от взглядов анофелесов.
— Не останавливайтесь, — пробормотал он. — Берите быка за рога.
«Крахн», — написала она.
Было несколько мгновений, когда она чуть не впала в истерику из-за абсурдности происходящего. Если она выйдет наружу, то рискует встретить быструю и тошнотворную смерть. Эти прожорливые самки мигом найдут ее — такой соблазнительный кровяной мешок. Они учуют ее и высосут всю, до последней капли, — им это так же просто, как кран открыть.