— Бестолочь хренова, — вопит один из надзирателей и лупит упавшего человека, чьи руки очень чувствительны, так как покрыты множеством глаз. — За каким чертом вас плодят только, павлинов этаких? Каждую неделю им твержу, нам нужны переделанные для строительства, а не для приколов гребаных. Вставай, дальше вкалывай.
Трое людей и какт наблюдают за заключенными, не в силах помешать дороге удлиняться. Они морщатся, но смотрят.
— Тупые ублюдки, — говорит какт. Рабочие жалеют переделанных, но не могут простить им срыва стачки. Поезд с деньгами в конце концов приходит.
Оргия бессмысленных спекуляций достигает невиданного размаха, финансисты, словно нагуливающие жир киты, плавают в море украденных или несуществующих денег, меж тем как цены на землю и акции ТЖТ взлетают до небес. Долго так продолжаться не может. Все меньше людей приходит на выборы, вонь от сговора между насквозь прошившим ТЖТ и правительством удушает, и слабость фундамента существующего режима скоро даст себя знать. Когда богачи трусят, они становятся опасны. Наш девиз: Правительство для нуждающихся, не для богатых!
Терпению переделанных приходит конец. Один из них умирает от побоев, нанесенных охранниками. Это не первый случай, но на сей раз покойник пользовался любовью и уважением товарищей, поэтому на следующий день многие переделанные отказываются выходить на работу и устраивают шумные похороны. Беспрецедентное событие долго переваривают; сообщения о нем устремляются в оба конца пути.
Непримиримых переделов выстраивают вдоль поезда. Жандармы занимают свои позиции. Пушечная башня вечного поезда вращается.
«О боги», — успевает подумать Иуда.
— Все, кто хочет вернуться на работу сейчас, поднимите руки, — говорит капитан.
Переделы смущены. Капитан ждет пять секунд, потом поворачивается спиной, подает кому-то знак, и с башни стреляют.
Снаряд взмывает в воздух и падает в гущу переделанных. Позднее Иуда понимает: заряд наверняка уменьшили, чтобы раскаленная шрапнель не засыпала поезд. А пока он слышит взрыв, видит вспышку и кровавую просеку в рядах переделанных.
Сильный, обученный рабочий забивает костыль тремя ударами. Но большинство — четырьмя; какты и переделанные на паровом ходу — двумя. Только трое выдающихся и всеми уважаемых кактов могут сделать это с одного удара. Есть, правда, одна переделанная женщина, которая тоже так умеет, но в ее случае это не считается достоинством.
Иуда — вольнонаемный костыльщик. Лучший на линии. Костыли он превращает в големов, которым велено прятаться в землю, вот почему с каждым ударом костыль сам заскакивает на место.
Удары молота по железу напоминают Иуде песни копьеруков. Ах, ах, ах. Ах, ах, ах. Он вспоминает свой вокситератор, вслушивается и пытается растащить на куски фрагменты ритма, накладывающиеся друг на друга. Тут он замечает Толстонога, который говорит с кем-то, стоя спиной к загону с переделанными, а по другую сторону стоит мужчина, как бы случайно привалившийся к ограде. Но Иуда знает, что тот слушает.
Именно в компании Толстонога Иуда снова встречает Анн-Гари.
Он старается заслужить дружбу вспыльчивого какта, разговаривает с ним о дороге и устрашающей каменной пустыне вокруг, о том, какой сухой и холодной выдалась зима, и о слухах, ползущих по дороге, словно товарные вагоны. Бригады из Миршока опять бастуют, в Толстоморске, как обычно, зачем-то сменилось правительство.
Они покуривают или пускают по кругу самокрутки с травкой, сидя у костров Потраха, где к ним подсаживаются и женщины. Однажды в дрожащих отблесках огня Иуда видит Анн-Гари. Она одета вызывающе, как шлюха; их взгляды встречаются, но если Иуда вскрикивает и подбегает к ней, то она лишь улыбается.
Она позволяет Иуде ходить вместе с ней. Сделавшись проституткой, Анн-Гари для других девиц понемногу превратилась сначала в няньку, а потом в организатора и покровительницу. Она стала всеобщей наперсницей, ее непохожесть на других — искушенность вкупе с доверчивостью, как у пастушек былых времен, — привлекает молодых и неопытных девушек, которые идут к ней за помощью. Анн-Гари разговаривает с Шоном и Толстоногом. Анн-Гари устраивает разные дела, активно посредничает.
Иуда наблюдает за ней у загона переделанных. Ночью она приходит к месту, за которым не наблюдают сторожа, и, как Толстоног до нее, становится спиной к ограде, а за ней, как бы случайно, уже маячит переделанный.
С ним еще один, почти мальчик, вряд ли даже двадцати лет от роду. Паника, которая иной раз охватывает переделанных, толкает его к Анн-Гари. Иуда подходит ближе. Отвращение к собственным телам толкает переделанных на самоубийство, а порой на убийство, к тому же мальчик может дотянуться до Анн-Гари. Но, услышав, о чем разговор, Иуда замедляет шаг.
— Я умру, умру, я не могу так, мне холодно, посмотрите на меня, — твердит парень. Он хватается за длинные тараканьи лапы, которые окружают его шею, точно брыжи, но в то же время скребут и царапают тело. — Я сбегу.
— И куда же ты подашься? — спрашивает Ани-Гари.
— Пойду домой по шпалам.
Связной Анн-Гари наблюдает. Из его тела торчат какие-то трубки и клапаны — части парового механизма, который не помещается внутри.
— Пойдешь по шпалам?
— Домой. Или к беспределам.
— Домой? Куда? В Нью-Кробюзон? Ты же переделанный. И ты хочешь туда? Или к беспределам? Станешь бандитом. Только они далеко и к дороге не подходят. Да и жандармы тебя подстрелят, не успеешь и двадцати миль пройти.
Парень на мгновение смолкает.
— Я пойду на юг. На север. На запад.
— На юге море. До него сотни миль. А рыбу ловить ты умеешь? На севере безлюдные пустыни и горы. На запад? Парень, там какотопическая зона. Хочешь туда?
— Нет…
— Нет.
— Но если я останусь, то умру…
— Возможно. — Анн-Гари поворачивается и смотрит на парня, и Иуда понимает, что взгляд девушки проникает до самого его нутра, и неведомая сущность в нем распрямляется. — Многие из нас умрут на этой дороге. Может, и ты умрешь и будешь похоронен, как свободный человек, под рельсами. Может, нет. — Она протягивает руку и хватается за цепь ограждения так, что почти касается мальчика; лапы вокруг его шеи вздрагивают. — Но пока ты жив. Постарайся не умереть ради меня.
Иуда теряет дар речи. Он уверен, что Анн-Гари никогда не видела этого парня прежде.
Анн-Гари не спит с Иудой, но одаряет его поцелуями, от которых на долгие мгновения захватывает дух. Больше она не целует так никого. Но когда Иуда хочет большего, Девушка убежденно и решительно — так, что ему становится не по себе, — называет цену.
— Я же не клиент, — возражает он.
Анн-Гари пожимает плечами.
Иуда понимает, что дело не в продажности.
Снова весна, на стрелочных переводах сильно пахнет горячим железом. Зимой работа шла медленно, зато теперь люди скидывают с себя лишнюю одежду, темпы растут и путейцы почти нагоняют землекопов.
