— Да, — согласилась Коллингсвуд, все еще тыча пальцем в кнопки. — Не-а.
— Мы обязательно дадим вам знать, если все окажется наоборот. Но это, должен сказать, сомнительно. Большое спасибо.
Бэрон кивнул и коснулся указательным пальцем козырька воображаемой фуражки: всего, мол, доброго.
— Эй, что такое? — окликнула их Мардж. — Это все? — (Коллингсвуд уже была у двери, задрав края своего воротника на манер денди. Она подмигнула Мардж.) — Что случилось? Вы уходите? Что творится?
— Будьте уверены, мы камня на камне не оставим, разыскивая того типа и как-там-его, — сказала ей Коллингсвуд.
Мардж задохнулась от возмущения.
— Хватит, Кэт, — сказал Бэрон, покачал головой и выкатил глаза на Мардж, словно утомленный отец. — Мисс Тилли, как только возникнут соображения насчет этого дела, мы немедленно свяжемся с вами.
— Вы слышали, что она сказала?
— Кэт, ступайте и подождите в машине — велел Бэрон. — Слышал, мисс Тилли, слышал. И приношу свои извинения.
— Я хочу подать жалобу.
Мардж трясло. Она сжимала и разжимала кулаки.
— Разумеется. Вы имеете на это полное право. Понимаете, Коллингсвуд свойствен мрачный юмор. Она отличный полицейский и таким образом спасается от ежедневного психологического шока. Это ни в коей мере ее не оправдывает, согласен с вами. Так что давайте, может быть, это ее остепенит. — Он помедлил на выходе, держась рукой за косяк. — Я дам понять, что крайне в ней разочарован.
— Подождите. Вы не можете вот так взять и уйти. Как я с вами свяжусь, если что?..
— В вашем участке вам дали телефон для связи, верно? — сказал Бэрон. — Вот по нему и звоните. Всю информацию передадут нам.
— Что за черт? Не можете вы вдруг… — Но дверь уже закрывалась, и, хотя Мардж кричала, требуя все объяснить, за полицейскими она не последовала. Она стояла, прислонившись к двери, пока рыдания не отступили от горла. — Что же это за хрень? — вслух спросила она у самой себя.
Что это было? Приговор, причем дурной. Подозрение, причем редкого рода: неверное.
— Ни хрена, — сказала Коллингсвуд и закурила сигарету. Легкий зимний ветерок уносил дым. — Ни черта она не знает.
— Согласен.
— И все это дерьмо не имеет к ней никакого отношения. Здесь мы ничего не добьемся.
— Согласен.
— В квартире и возле нее — ни следа магической херни. Не то что у Билли.
Уж там-то, несомненно, побывал кто-то, чья душа (или души) была насквозь пропитана черной магией. У Билли несчастная бестелесная животинка вертелась, выла и скулила так громко, что даже Бэрон слышал.
— Знаете, сейчас происходит мало чего такого, — сказала Коллингсвуд. — При том, что все до потери пульса боятся НТС
[27]
. Если бы остались следы, они бы проявились. Вы видели моего поросенка. — Она встряхнула поводком. — Ну, то есть я знаю, что не видели, но понимаете, о чем я. Чертова пустышка. Ну и что мы решаем? Этот Леон ни во что такое не втянут?
— Вряд ли, — сказал Бэрон. — Судя по всему, Леон — полное ничтожество, заурядный обыватель. — Он издал губами звук вроде «брррр». — Если он имеет отношение к кракену, то, значит, пробыл в глубоком подполье бог знает сколько времени. По-моему, он просто вляпался.
Коллингсвуд прислушивалась к оформленным в текст мыслям. Она привычно обнюхивала улицу в поисках слабых паразапахов, следов какой-нибудь магии.
— Ну что ж. Бедный мудачок, — сказала она.
— Именно. Вряд ли мы когда-нибудь его увидим. И Билли тоже.
— Если только Билли не наш злодей. — Оба задумались. — Вы слышали, чем с утра занимался Варди?
— Где этот человечище? — спросил Бэрон. — Чем озабочен?
Коллингсвуд пожала плечами.
— Не зна. Говорил что-то о копании в религиозной жизни Адлера.
— Разве тот жил религиозной жизнью?
— Не зна, шеф. Я же этим не занимаюсь. Но вы слышали, что Варди сказал утром? О кракенистах?
Уже, конечно, возникли слухи обо всех подробностях похищения и убийства, о всяких таинственных обстоятельствах. Сплетни летели быстрее ветра. Работа Бэрона и Коллингсвуд отчасти состояла и в том, чтобы их подслушивать. Теологические стукачи Варди стукнули ему, и он передал коллегам, что ползут шепотки об изгнании высокопоставленных верующих в тевтической церкви. И все больше говорили о светопреставлении.
Для торговцев реликвиями настало благодатное время. Кто мог усомниться в связи между религией и организованной преступностью? Как спрашивали епископы одного тайного католического ордена всякий раз, когда вставал вопрос об этике бизнеса: разве святой Кальви стал мучеником ради того, чтобы ничему нас не научить?
— Значит, мы по-прежнему считаем, что это сотворили богомольцы? — спросила Коллингсвуд. Она принюхивалась. — Кракенисты или какая-то шелупонь? Или, может, просто долбаные рвачи?
— Ваши догадки, — сказал Бэрон, — ничуть не хуже моих. Даже намного лучше.
— Я все еще ни хрена не добилась от стукачей, — пожаловалась Коллингсвуд и снова принюхалась.
— Тпру. У тебя… вот, держи-ка.
Бэрон протянул носовой платок своей напарнице, у которой шла кровь носом.
— У, сучий потрох, — сказала Коллингсвуд, зажимая нос. — Блядское рыло…
— Господи, Кэт, что с вами? Из-за чего это?
— Просто напряжение, босс.
— Напряжение? В такой чудесный день? — (Она метнула в него гневный взгляд.) — Что такое уловил ваш козлик?
— Ничего. Это не то. Это просто… — Она вскинула руки. — Это все. Это долбаный Панда.
В неуклюжих шутках-прибаутках, которыми перебрасывались Коллингсвуд и Бэрон, слово «Панда» обозначало конец мироздания. Тот конец, к которому готовились даже наименее апокалипсические религии. Магические испарения, говорившие о нем, доводили Коллингсвуд с ее сверхъестественными умениями до крайности: у нее болели зубы, тело сводили судороги, ориентация в пространстве терялась. Ей не раз приходилось сетовать на «пугающее приближение чего-то-там», пока Бэрон не предложил дать краткое обозначение. Сначала это было Огромным Шакалом, но быстро превратилось в Таксу, а затем в Панду. Но от этого Коллингсвуд не стало лучше.
— Чем бы это ни было, оно связано с чертовым спрутом, — сказала она. — Знать бы, кто спер мерзавца…
— Главных подозреваемых мы знаем. Само собой, если кто-то в конторе спросит.
Верующие могли бы выложить немалую сумму за труп своего бога. Отдел ПСФС прислушивался и выуживал слухи, дожидаясь словечка от потаенной церкви Кракена. Но исчезновение спрута могло иметь и вполне мирские мотивы, хотя пусть для этого и задействовались магические средства. А это поставило бы отдел в затруднительное положение.
