Просто Роберт был лучше всех — по стойкому убеждению Аллена. Честный, благородный, отважный, сильный (хотя и принадлежал к тому типу людей, чья сила в глаза не бросается — ничего общего с горой мускулов с рекламного плаката). С ним было хорошо и спокойно, он всегда знал, что делать, чтобы все шло как надо — в походе, на работе, дома, на тренировке ордена. Хотя, на первый взгляд, Роберт казался настолько обыкновенным, что им можно было бы проиллюстрировать словарную статью «человек». Невысокий, но и не низкий, с русыми волосами, скорее светлыми, чем темными, не длинными и не короткими — по мочки ушей. Еще у Роберта были жесткие усы и светло-светло-серые глаза и чуть-чуть квадратные на концах пальцы с мозолями от меча. Пел он хорошо — не профессионально, а просто очень приятно, а вот в стихах не смыслил вообще ни-че-го. И сей отвратительный недостаток здорово мешал его любить. Вот, например, эта песня… Зачем бы человеку петь такую чушь? Затем, что у нее хорошая мелодия, Господи Боже мой…
— Роберт! Дорогой! Не пой, пожалуйста, этот ужас! Это ж… просто издевательство!..
— Да? А мне понравилось, особенно мелодия в припеве… Ну хорошо, могу и другое что-нибудь. Сейчас запеканка будет.
Скажи мне, что вынуждает тебя заниматься жизнью?
Скажи мне, что побуждает тебя заниматься жизнью?
Если это просто привычка, оттого, что так уж сложилось —
То это ведь не причина для смелого человека…
Но может быть, у тебя есть какая-нибудь другая,
Но может быть, у тебя есть какая-нибудь надежда…
— Роберт! А это что?
— Группа «Паранойя». Нравится?
— Конечно же, нет. Пошлость какая… Правильно эта группа называется.
Как Роберт обладал патологической глухотой к стихам, так Аллену в детстве целое семейство медведей наступило на часть уха, ответственную за музыкальный слух. Увы, никто не совершенен.
— Раньше они назывались «Крестоносцы», братик, так что не огорчайся. Хватит брюзжать, иди запеканку есть. Кстати, как твой зачет?
«Ну вот, я так и знал, началось», — обреченно подумал Аллен и поплелся на кухню, заправляя короткие светлые прядки за уши. Он все никак не мог привыкнуть, что сделать «хвостик» на затылке теперь невозможно. Раньше волосы достигали середины спины, и Аллен ими очень гордился, но не так давно случилась неприятность, из-за которой пришлось постричься…
За столом младший брат потянулся и снял с плеча старшего длинный белый волос.
— С Ларой встречался? — показывая улику, спросил он.
Лара была дама его брата, на следы ее присутствия (шпильки на ковре или вот этот волос) Аллен периодически натыкался, но саму ее так до сих пор и не видел — при том что с Робертом она общалась уже года полтора. Что-то у них там не ладилось, никак они не могли расстаться или пожениться, брат иногда возвращался вечером пришибленный и непривычно тихий, ничего не хотел рассказывать, и Аллен остервенело махал тренировочным мечом в прихожей (вечерняя зарядка) и думал, что если эта женщина что-нибудь плохое Роберту сделает, как-нибудь его обманет — он тогда ее, он тогда… Эту подлую изменницу…
Но бывало и иначе — Роберт радостно брился в ванной, крича оттуда, что скоро всех ждет большой, очень хороший сюрприз, что у них в доме явно не хватает хозяйки. «Ты так не думаешь, а, братик? Женская рука, тюлевые занавески в кухне и суп вместо пельменей?» И Аллен покладисто соглашался, искренне радуясь за брата, и только маленький темный человечек у него в голове грыз губы от обиды, что кто-то претендует на его, Аллена, собственность, на его личного Роберта, какая-то незнакомая девица, которой нельзя доверять…
Еще иногда Аллен с Ларой говорил по телефону: «Да, Роберт дома» или «Позвоните попозже, вечером». Кажется, все дело было в том, что она Роберта любила, но считала необязательным, несостоявшимся и необеспеченным и не-еще-каким-нибудь; наверное, у нее имелись к тому причины. Короче, чтобы разозлить Роберта, достаточно было у него просто спросить, скоро ли он женится, и из всех близких только Алленова провинциальная матушка все еще осведомлялась порой по телефону, не женился ли Роберт.
— Ты с Ларой виделся, да? Как у нее дела?
— Нормально. Лучше скажи, ты когда будешь зачет пересдавать?
— Ох, завтра. Запеканка очень хорошая, кто бы мог подумать, что это прогнившая «Новость»…
Младший брат по примеру старшего тоже попробовал сменить тему на нейтральную. Но ему это не удалось.
— Завтра? Тогда не ходи сегодня на тренировку, сиди готовься.
— Как?! — горестно возопил Аллен, подскочив от возмущения. — Это же просто арест! Я не согласен, я весь день мечтал — вот вечером помашу мечом! Я же не сдал не потому, что ничего не знал… Просто профессор был завистник!
— Чему же это он завидовал? — спокойно осведомился Роберт, складывая в раковину грязные тарелки. — Твоему таланту болтать без умолку или манере опаздывать на его занятия?
— Моим другим талантам! Или моему острому уму! Не знаю уж! Ну, Роберт, я сегодня весь день в депрессии, если я не потренируюсь, я просто с ума сойду. — И это было уже чистой правдой. Только тяжесть меча в руке, ощущение себя стоящим в кругу рыцарей, только пот… только друзья могли разогнать эти черные тучи, которые собирались и клубились у Аллена в голове.
— Нет, братик. — Роберт уже помыл посуду и теперь стоял в дверях с полотенцем в руках. — Ты сам знаешь, что так будет лучше. Выпей кофе, позанимайся — а потом я вернусь и вечерком тебя потренирую один на один.
Аллен схватил свой тренировочный меч, стоявший в углу, и сделал несколько кругов по комнате, как тигр по тесной клетке.
— Это ты завистник! Взирая на мои успехи, хочешь устранить восходящую звезду фехтования со своей дороги! Я как несчастный сэр Гарет, которого мать чуть ли не к кровати привязывала, только бы он не стал рыцарем! Не будь как Моргауза, это… неблагородно и даже низко!
Пожалуй, Роберт все же не был подобен ревнивой королеве Моргаузе, матери сэра Гарета. Собственно говоря, это он и привел своего брата прошлой весной в орден, попросил за него мастера. Аллен остался в ордене как один из младших, из тех, кто не носил еще рыцарского звания: особыми успехами он не блистал, но его любили за восторженность и за стихи, которыми он усердно потчевал товарищей по оружию. Он нравился даже мастеру ордена — грозному чернобородому Эйхарту Юлию сорока с лишним лет; вообще Аллен принадлежал к счастливому типу людей, которых другие любят, хотя и считают раздолбаями (чаще всего не без оснований…). Правда, Аллен Эйхарта все равно боялся, что не мешало ему придумывать изумительные истории про Круглый Стол и братьев-рыцарей (в этих историях сам он, конечно же, носил рыцарское звание) или испытывать сравнимое лишь со стихами упоение перед началом тренировки, когда все салютовали друг другу тяжелыми учебными мечами. Роберт, самый молодой из трех младших мастеров, привел брата в орден сразу после очень неприятной истории, приключившейся с Алленом в один весенний вечер.
