На этот раз им сначала повезло: они набрели на красивое небольшое озеро неподалеку от города. (Справедливости ради нужно сказать, что Монт-Файту это слово подходило не более, чем его республиканскому alter ego.) Правда, на том везение и закончилось: в поисках удобного подхода к воде Аллен с Кларой обрели малосимпатичного рыбака на песчаном берегу. Эта история повторилась раз семь: всякий раз, усмотрев хороший спуск, неудачливые любители чистоты встречали там неподвижную фигуру с удочкой.
— Вот проклятие, да сколько же можно? — высказался Аллен, наткнувшись за выступающим корнем на очередного дядьку с банкой червяков.
— И я думаю: сколько? — неожиданно отозвался тот, оборачиваясь. — Мимо меня уже в третий раз топаете… Чего вам тут надо, у егеря нанялись, что ли, рыбу распугивать?
— Нужна нам ваша рыба, — независимо отозвался Аллен, стараясь казаться повыше ростом и постарше лицом. — Мы тут ищем, где помыться… в одиночестве.
— Да шли бы вы в баню! — И рыбак лениво закинул в воду удочку с новой наживой.
— Нет, зачем же сразу оскорблять?.. — возмутился Аллен, в присутствии Клары иногда становившийся очень храбрым (или очень склочным — как посмотреть).
— Кто вас оскорбляет-то? Оченно это надо… В городе баня есть, полмарки с носа за мытье. Вот туда бы и шли, раз такие гордые. А то — озеро своим мылом травить, рыбу пугать…
Поборники чистоты вернулись в лагерь окрыленные хорошей вестью. Идея бани и впрямь была встречена с восторгом всеми, кроме лишь одного Марка.
— Меньше дюйма — не грязь, а больше — само отвалится, — высказался он в своем обычном стиле и остался сторожить лагерь. Вслед нагруженной полотенцами экспедиции донесся еще один воодушевляющий афоризм: — Чтобы я, да голым задом, да в мокрую воду?! Не-ет, я в этом году уже мылся…
— Будем надеяться, что тебе сегодня не в нашей палатке ночевать, — заметила Мария, когда вся компания сидела у вечернего костра. Отмывшись от пещерной грязи, граалеискатели чувствовали себя на редкость хорошо, покой омрачало только отсутствие Йосефа. Пришел час тянуть обычный жребий — кому сегодня ночевать в «женской» палатке. Идею жребия предложил Роберт, и цель ее была — сделать так, чтобы никто не смущался. Аллену, например, спать рядом с Марией и Кларой очень не нравилось — он все время боялся, что будет им мешать, и не смел всласть повертеться в спальнике или раскинуть руки на полпалатки. Кажется, его чувства разделяли и остальные — кроме Йосефа, которому, кажется, было все равно.
— Сейчас посмотрим, мэм, к кому из нас милостива судьба. — И Марк потянулся к палочкам, зажатым Кларой в кулаке. — Ого! Короткая! С первого раза! Ничего не поделаешь, драгоценные дамы, сегодня я — ваш удел.
— Тогда будь любезен хотя бы снять носки, когда полезешь в палатку, — не упустила случая его подколоть Мария. — И оставь, пожалуйста, их снаружи. Жизнь нам с Кларой дорога, не хотелось бы умереть от удушья.
— О, как вы жестоки, мэм! — возопил Марк, воздевая полную чая кружку-«сиротку» над головой. — Оставить бедные маленькие носки вовне, в темноте, на холоде, в конце концов… В полном одиночестве… Да у вас каменное сердце!
— Они же — химическое оружие, — не сдавалась Мария. — Лучше спи с автоматом, чем с ними, а они пусть вход сторожат…
— Но им будет так одиноко, — вздохнул Марк, отхлебывая чай. — Как верным вассалам без своего господина. Как телу, у которого отлетела душа…
— У носков нет души, — засомневался Гай, шевеля палкой в костре.
— Смею заметить, душа носков — это мои ноги, — возразил бывший солдат, не без удовлетворения наблюдая, как морщится и вздыхает утомленная Мария. Этим двоим, казалось, доставляет огромное наслаждение цепляться друг к другу по пустякам. — Так что ждите, жестокая донна, маленькие верные носки будут всю ночь скрестись у входа, просясь обратно, и виною этому будете вы!
— Марк, уже даже я не могу, — взмолилась Клара. — Неужели нельзя просто так, в тишине, посидеть у костра?! Смотрите, какие угли красивые…
«Мы как дети, — подумал Аллен, наблюдая за игрой алых всполохов среди темноты. — Нам снился страшный сон, и он еще жив в памяти, но мы уже веселы, шутим и радуемся, потому что это был только сон… А интересно, что мы будем помнить через месяц про этих призраков? И будем ли?..»
— Где же он все-таки пропадает? — нарушил Роберт затянувшееся молчание. Мысль о Йосефе явственно присутствовала у костра некоей молчаливой фигурой, но Роберт первый высказал ее вслух.
— Если до утра не появится — пойдем искать, — отозвался Гай. Аллен молча кивнул в темноте.
Не так давно Роберт уже спускался в подвал, но пройти далеко ему не пришлось: на оклик почти сразу донесся отдаленный и тихий, но ясный ответ.
«Все в порядке, не отрывайте меня от дела, — крикнул Йосеф, — я вернусь, когда закончу!» Самого же священника Роберт во тьме не разглядел: видно, его свечки уже догорели.
— Не отвлекайте вы его больше, — внезапно вмешалась Мария, — он знает, что делает. Придет, когда сможет.
— Ждем до утра. — Роберт непреклонно покачал головой. — Клара, если ты можешь… Не расскажешь, как ты стала послушницей? При таких родителях, как твои, это ведь было нелегко?
— Тут особенно рассказывать нечего. — Клара пожала плечами. — Я просто жила, жила, как они мне велели, по их выбору училась в дорогой школе, поступила в институт — тоже по их выбору, а сама все время думала, что же мне надо, именно мне самой. Где же мой единственный путь. Вы ведь верите в путь? В то, что у Господа есть для каждого совершенно особенное призвание? — Все послушно закивали, Клара слегка покраснела. Аллен словно бы увидел ее лет десять назад — бледную серьезную девочку, сидящую за книгой, думающую… о пути. Черноволосую больную девочку, вокруг которой все пляшут, как вокруг елки, страшно одинокую, лежащую в чистенькой постели без сна, думающую, думающую… — А потом, когда я поняла, я просто сделала, что было должно. Вот, собственно, и вся история. Не очень-то она длинная.
— Скандал, наверное, был? — улыбнулся Роберт девушке. — С родителями… скандалили?
— О, еще как. — Та поежилась. — Они даже устроили семейный совет. Вроде Вселенского Собора. Девиз у собора был — «Помешаем нашему несчастному ребенку себя погубить!». Пригласили бабушек и одного дедушку, из города Сен-Винсент выписали двух теть… Я их до этого и не видела никогда в жизни! Чего там только не наговорили… Особенно одну тетю я запомнила: как она встала, ударила кулачком по столу — аккуратно, чтоб не ушибиться — и сказала: «Религия зашоривает людям глаза! В религию уходят из трусости!» Правда здорово?..
— А ты что?
— А я не помню… Кажется, я так тогда устала, что начала смеяться, пока не потекла горлом кровь… Но это все пустяки, самое страшное — когда мама приходила со мной говорить и начинала плакать. Я себя такой убийцей чувствовала! У мамы ведь слабое сердце, ей нельзя волноваться… — Клара помолчала. — Но что мне было делать? Я уже выбрала… И потом все это как-то само утряслось. Дело в том, что я очень люблю своих родителей, но себя убить ради них не могу, вот Господь мне и помог уйти… Так ведь часто бывает — когда люди убивают других своей любовью…
