— Одному… человеку. Ну, такому старичку. Которого ограбили.
Аллен и не заметил, что на их спор собралась вся компания, и теперь все пристально наблюдают за ними, глядя серьезными глазами.
— Какой еще… старичок?
— Ну не знаю. — Беззаботный тон выродился в идиотский. — Старенький такой. Я его не видел раньше никогда. Он там плакал.
— То есть ты хочешь сказать, что от твоих трехсот марок ничего не осталось? — подала голос Мария. — И от твоего билета на острова, стало быть, тоже? А ты знаешь, знаменитый благотворитель, спаситель старичков, сколько у нас всего денег? Может, пойдем тоже милостыню попросим?..
— Мария… — Йосеф предостерегающе тронул ее за рукав…
Наконец через полчаса бурное обсуждение вопроса стало сходить на нет. Аллен отдал в общую кассу, доверенную Марии, несколько бумажных марок и пригоршню мелочи. Поступок его заслужил самые разные отзывы, только один Йосеф воздержался от обсуждения, выразившись коротко: «Сделано что сделано, и Господь наш это оценит. Говорить тут не о чем». Прения были прекращены командирским решением Роберта, который никогда не ругался о том, чего не исправишь; и Аллен, чувствуя себя изгоем, отошел в сторонку и растянулся на траве. Все это время он спрашивал у своего сердца, правильно ли он поступил, но не получил иного ответа, кроме чувства «успешной пересдачи», на краткий миг посетившего его на рынке. Сейчас голова его была совершенно пуста.
Рядом на травку присела Клара.
— Эй… Ты как?
— Да нормально. Может, мне теперь ничего не есть? Как ты считаешь?.. Я серьезно…
Но Клара не ответила, она думала о чем-то своем, и на лице ее лежала тень.
— Клара… Клара! Ты обиделась? О чем ты думаешь?..
— Обиделась? За что бы это? Нет, ты что… Я грущу, потому что мне кажется — я бы так не смогла. Не смогла бы, конечно.
— Ох, мне тоже так казалось про себя, — честно признался ей друг. — Знаешь, что я понял важное? Никогда не знаешь, что ты можешь делать, пока не сделаешь. Иначе получается… Как учебник по теоретическому плаванию. Без воды. Нет, а ты точно не считаешь, что я подлец?..
Дела Йосефа в городе сложились как нельзя более удачно. Они прекрасно поговорили с отцом Паулом, настоятелем (и единственным священником) в храме Архангела Михаила, и вечером должно было состояться отпевание всех безвинно погибших в Файтских пещерах. С одним лишь условием — утомленный одиночеством отец Паул хотел, чтобы Йосеф ему сослужил также и на мессе. Оказывается, они кончали в свое время одну и ту же семинарию в столице, только Паул ее окончил лет на десять раньше, так что им нашлось о чем поговорить. Йосеф, конечно же, ему не отказал, и к вечеру вся компания за исключением «стража палаток» Роберта отправилась в Монт-Файт. На улицах Аллен то и дело оглядывался, боясь увидеть того старичка, вернее, быть увиденным тем старичком; но «пересдача», кажется, завершилась полностью, и опасная встреча, по счастью, не состоялась.
— А собственно, что они такого плохого сделали, эти люди? — разглагольствовал Марк на обратном пути. — Ну, трубы ремонтировали… И контрабанда тоже — грех, конечно, но не такой уж страшный, чтоб из-за него делаться неупокоенными…
— Дело не в том, — задумчиво предположил Гай. — Может быть, они просто так сильно обиделись на обстоятельства своей смерти, на этот обвал, что обида перешла на самого Господа. Понятно же, что хуже не бывает, чем на Бога обидеться…
— А остальные могли и от страха делаться неупокоенными, — закивала Клара. Последнее время она часто соглашалась с Гаем — в чем бы то ни было. — Призраки могли как бы забирать их к себе… Подчинять страхом…
Аллена передернуло. Он достаточно легко мог себе представить, как ходил бы там сейчас рядышком с рабочим с пробитым черепом, а его бедное тело, умершее от разрыва сердца, гнило бы где-то в темноте…
— Йосеф, а ты как думаешь? — спросил Марк, но священник только покачал головой.
— Я знаю наверняка. Каждый из них очень много говорил, и особенно — про то, что случилось в момент смерти. О чем вы сейчас спорите. Но это — тайна исповеди. Лучше смотрите, какие облака!.. Кажется, погода наконец наладилась…
16 июня, воскресенье. Пятидесятница
— Ребята, нам ужасно повезло. — Глаза Гая возбужденно блестели. — Это и в самом деле разрушенная церковь! Йосеф, там даже есть алтарь! Свод, правда, почти весь обрушился, но это пустяки. Кто бы мог подумать, что мы будем праздновать Пятидесятницу в церкви?! Йосеф, ведь ты будешь служить мессу?
— Конечно, он будет, — ответила Клара за священника. — Зачем бы еще он красную ризу вез? А я могу поработать за хор, если хотите: гимны попеть — Veni, Sancte Spiritus и все такое…
— Конечно, хотим! — обрадовался Марк и на краткий миг стал совсем открытым, каким его знал только Аллен. — Вот это праздник у нас будет! Не хуже, чем у Артуровских рыцарей, правда? Надо еще не начинать трапезы, пока не случится чудо, — так всегда делали в Логрисе…
— Пойдемте же! — торопил всех Гай. — Недалеко осталось, вон до того поворота!
— Пожалуй, чудо случится, когда Гай всех куда-нибудь все же приведет. — Марк, вернувшийся к своей обычной манере говорить, встал и расправил плечи. — По крайней мере так мне кажется последние часа три…
Церковь из красного кирпича даже сохранила дверной проем и несколько стрельчатых, красиво зарешеченных окон. В двух из них, похоже, раньше были витражи.
Скатерть (на самом деле — широкое Мариино полотенце) расстелили недалеко от входа, и Роберт с Алленом принялись сервировать праздничный стол. Они открывали банки консервов, резали хлеб, расставляли кружки. Для причастия в Монте была куплена специальная бутылка вина — как раз такого, о каком мечтал Аллен. Йосеф и Клара тем временем готовили церковь к празднику: Клара нарвала лесных цветов, украсила ими алтарь и перевила решетки окон, Йосеф расставлял свечи и стлал алтарные покровы. Остальные спешили до темноты разбить лагерь, насобирать хворосту для костра. Наконец все было готово, священник надел красное облачение, и вместо звона колоколов Клара запела высоким и чистым голосом, который сделал бы честь и ватиканскому хору. И тогда — или, может быть, несколько позже — случилось то странное преображение мира, о котором потом никто из граалеискателей не мог связно рассказать.
Во-первых, был свет. Он шел через вечерние зарешеченные окна и казался куда ярче свечного: Аллен видел длинные тонкие лучи, встречавшиеся над алтарем; Мария — светящийся туман, поднявшийся от земли; Клара говорила, что светился Йосеф и хлеб в его руках; Гай возражал, что свет шел сверху, через рухнувший свод; Марку казалось, что это светится церковь, каждый ее кирпичик; а Роберт сказал, что просто вдруг сделалось очень светло. («Или у меня так обострилось зрение, что я видел почти как днем?») Только маленькие посеребренные чаши причастия — потир и патена — остались неизменными, будто были настолько собой, что им некуда меняться. В общем, все видели свет, который светил.
