Он засмеялся и встретился взглядом с удивленными глазами миссис ван дер Лайден.
— Вы находите это смешным? — спросила она с принужденной улыбкой. — Конечно, я полагаю, идея бедной Регины остаться в Нью-Йорке после всего, что произошло, несомненно, имеет свою смешную сторону.
— Да, конечно, — пробормотал Арчер.
В этот момент он осознал, что второй сосед Оленской уже давно занят беседой с Эллен, и заметил, что Мэй, сидевшая между мистером ван дер Лайденом и мистером Селфридж Мерри, быстрым взглядом окинула стол. Было очевидно, что хозяин и его дама справа не могут не обменяться за вечер ни единым словом. Он повернулся к Оленской, и она встретила его взгляд своей слабой улыбкой. «Что ж, вынесем и это», — казалось, хотела сказать она.
— Не устали ли вы в дороге? — спросил он голосом, который поразил своей естественностью даже его самого; она отвечала, что нет, ей редко приходилось путешествовать с таким комфортом.
— Если, конечно, не считать того, что в поезде было очень жарко, — добавила она, и он заметил, что в той стране, куда она едет, ей вряд ли придется страдать от этого.
— Никогда в жизни, — громко сказал он, — я так не мерз, как в поезде, когда в апреле ехал из Кале в Париж.
Ничего удивительного, сказала она, но, в конце концов, можно же всегда взять лишний плед, и вообще путешествия в целом предполагают некоторые трудности; он с неожиданной резкостью сказал в ответ, что все они ничего не стоят в сравнении с блаженством отъезда. Она слегка порозовела, и он добавил, внезапно повысив голос:
— Я как раз собираюсь отправиться в долгое путешествие.
Дрожь пробежала по ее лицу, а он, откинувшись и поймав взгляд Реджи Чиверса, воскликнул:
— Я говорю, Реджи, как ты насчет кругосветного путешествия, скажем, в следующем месяце? Если ты за — я с тобой… — На что миссис Реджи проверещала, что и не подумает отпустить Реджи до благотворительного бала имени Марты Вашингтон
[94]
в пользу приюта для слепых, который будет у них на Пасху, а сам Реджи спокойно сообщил, что в это время он как раз должен готовиться к международному матчу по конному поло.
Мистер Селфридж Мерри уловил фразу «путешествие вокруг света», и так как он однажды объехал земной шар на своей паровой яхте, то был рад случаю послать через стол Арчеру несколько насмешливых замечаний о мелководье в средиземноморских портах. Хотя, в конце концов, добавил он, это не имеет особого значения; зато ему удалось увидеть Афины, Смирну и Константинополь. А миссис Мерри сказала, что бесконечно благодарна доктору Бенкому за то, что он взял с них слово никогда не ездить в Неаполь из-за тамошней лихорадки.
— Но у вас непременно должно быть три недели, чтобы как следует осмотреть Индию, — продолжал просвещать Арчера ее муж, желая произвести на окружающих впечатление серьезного путешественника.
И тут дамы поднялись, чтобы отправиться в гостиную.
В библиотеке, несмотря на присутствие куда более весомых персон, царил Лоуренс Леффертс.
Беседа, как обычно, крутилась вокруг Бофортов, и даже мистер ван дер Лайден и мистер Селфридж Мерри, расположившиеся в почетных креслах, которые им уступили по молчаливому уговору, снизошли до того, чтобы послушать филиппики
[95]
молодого человека.
Никогда еще Леффертс не был так поглощен возвышенными чувствами, которые бы сделали честь любому христианину, и не превозносил так святость домашнего очага. Негодование придало его красноречию оттенок едкого остроумия, и было совершенно ясно, что если бы другие следовали его примеру и воплощали его идеи в жизнь, то общество никогда бы не опустилось до такой степени, чтобы принять в свои ряды иностранца-выскочку Бофорта, даже если бы он взял в жены представительницу ван дер Лайденов или Лэннингов, а не Далласов. Да и откуда бы у него взялась возможность войти в семью Далласов, гневно вопрошал Леффертс, если бы ему уже не удалось просочиться в приличные дома, как теперь миссис Лемюэл Стразерс удалось проделать то же самое, используя дружбу с ним? Если общество открывает двери вульгарным женщинам, вред еще не так велик, хотя польза сомнительна; но если оно начнет терпимо относиться к мужчинам сомнительной репутации, наступит конец всему — и притом ждать этого осталось совсем недолго.
— Если все будет так продолжаться, — гремел Леффертс, похожий на юного, одетого с иголочки пророка, которого еще не успели забросать камнями, — мы успеем увидеть, как наши дети будут драться за честь быть принятыми в домах негодяев и жениться на бофортовских ублюдках.
— Ну, ты и хватил! — запротестовали Реджи Чиверс и молодой Ньюланд. Мистер Селфридж Мерри выглядел довольно встревоженным, а на чувствительном лице мистера ван дер Лайдена появилась гримаса боли и отвращения.
— Разве у него есть дети? — забеспокоился мистер Силлертон Джексон, навострив уши, и покуда Леффертс пытался свести этот вопрос к шутке, старый сплетник прошептал Арчеру: —Ну не забавны ли эти ребята, которые мнят себя проповедниками? Те люди, у кого самые скверные повара, всегда говорят, побывав в гостях, что их потчевали какой-то отравой. Но мне кажется, у нашего друга Леффертса есть основания для его последнего заявления — я слышал, как раз одна машинистка собирается…
Разговоры омывали Арчера бессмысленным безостановочным потоком. На лицах вокруг он видел выражения интереса, возбуждения и даже радости. Он слышал смех молодых людей и неторопливо произносившиеся мистером ван дер Лайденом и мистером Мерри высшие похвалы его мадере. Ему казалось, что он плавает в вязкой атмосфере общего дружелюбия, которое решили выказывать его надсмотрщики, чтобы облегчить ему пребывание в тюрьме, и это укрепило его в желании вырваться на свободу.
В гостиной, где они вскоре снова присоединились к дамам, он разглядел торжествующее выражение в глазах Мэй, в которых читалось удовлетворение, что все идет как надо. Она покинула Эллен, и миссис ван дер Лайден тут же пригласила Оленскую присесть рядом с собой на диван с позолоченной спинкой, на котором она восседала. Миссис Селфридж Мерри не поленилась пересечь комнату, чтобы присоединиться к ним, и Арчеру стало совершенно ясно, что заговор с целью реабилитации честного имени Эллен с последующим преданием ее забвению набирает обороты. Тесный мирок, к которому принадлежал Арчер, был спаян молчаливой порукой, и он изо всех сил настойчиво пытался доказать Арчеру, что ни у кого никогда не возникало никакого сомнения ни в добропорядочности мадам О ленской, ни в прочности семейного счастья Мэй и Ньюланда. Все эти любезные и непреклонные персоны были твердо намерены притвориться друг перед другом, что никогда не слышали, не подозревали ни о чем противоположном и даже представить себе такого не могли. Из этого открывшегося ему теперь молчаливого хитро сплетенного и тщательно разработанного в деталях лицемерного плана он совершенно убедился в том, что весь Нью-Йорк безоговорочно считает его любовником мадам Оленской.
