— Я тебе и половины не рассказал, вот как скверно, — угрюмо ответил Ладлоу. — Чего со мной там только ни приключалось… Нет, не буду говорить, ты уши заткнешь.
— Ходят слухи, что ты удрал из Города, потому что совершил там преступление, — призналась Полли. — Говорят, тебя ищут.
— Пусть что хотят, то и думают! — фыркнул Ладлоу.
— А хозяин твой откуда прибыл? — не унималась Полли.
Ладлоу в ответ только руками развел — он и сам толком не знал. Спрашивать-то он спрашивал, и неоднократно, но Джо Заббиду умело уходил от ответа. Ладлоу мало что знал о хозяине. Даже когда Джо рассказывал мальчишкам удивительные истории о дальних краях, о себе он не говорил.
— Ну и пожалуйста, — усмехнулась Полли. — Зато Иеремию он прижал к ногтю. Слышал бы ты, как мистер Гадсон клянет вас с Джо на чем свет стоит! Чем хочешь клянусь, в один прекрасный день он просто лопнет от злости!
Какого бы мнения Иеремия Гадсон ни придерживался относительно ростовщика и его подмастерья, местные жители в лавку зачастили. Конечно, у них почти ничего ценного за душой не было, но Джо Заббиду, в отличие от большинства своих собратьев по ремеслу, брал в заклад что угодно, даже самые странные и никчемные вещи — скажем, как-то раз он принял чучело кота, поеденное молью и тронутое плесенью. И за все это Джо, как и обещал, платил приличные деньги. Ладлоу и представить не мог, чтобы даже Амбарт Джеллико соглашался на такой хлам.
Поскольку крутой подъем в гору давался большинству посетителей с трудом и они переступали порог лавки пыхтя и отдуваясь, Джо распорядился поставить у дверей стул, и клиенты приняли это нововведение с радостью. Ладлоу наблюдал из-за прилавка, как очередной посетитель плюхается на стул, утирает пот, старается отдышаться и жалуется. Передохнув, посетитель шел к прилавку предъявить очередной убогого вида предмет. Джо рассматривал заклад, вертя его так и этак. Иногда (но это случалось крайне редко) он ввинчивал в глазницу особую лупу, какой пользуются ювелиры и часовщики, и разглядывал товар пристальнее. Посетитель в это время обыкновенно замирал, затаив дыхание и от волнения стиснув руки так, что костяшки белели. Все надеялись, что ростовщик примет их хлам, и Джо, конечно, оправдывал надежды. Посетители кланялись и осыпали ростовщика горячими изъявлениями благодарности. Обычно тем дело и кончалось: посетитель, все еще кланяясь и благодаря, пятился к двери. Но иной гость задерживался, топтался в лавке, переминался с ноги на ногу и делал вид, будто любопытствует насчет лягушки.
В конце концов Джо поворачивался к такому гостю и самым невинным тоном осведомлялся:
— У вас еще что-нибудь?
А у самого в уголках рта появлялась улыбка.
И разговор неизменно переходил на Иеремию Гадсона.
— Сдается мне, вы храбрец, мистер Заббиду. Мало кто осмеливается пойти против Иеремии, — говорил гость, намекая на тот первый день, когда Джо дерзнул возразить мистеру Гадсону. Да, отвага ростовщика произвела на местных неизгладимое впечатление.
На такой комплимент Джо всегда отвечал одинаково:
— Я просто высказал всю правду.
— А Гадсон-то опять целую семью оставил без крыши над головой, — продолжал гость, ничуть не обескураженный напускным равнодушием Джо. — Вернее сказать, он нанимает для этого каких-то молодчиков — в масках, чтобы мы их не узнали. И все из-за грошовой арендной платы! Ох, несправедливо это, мистер Заббиду. Не по совести.
Если гость и ожидал, что Джо как-то отзовется или что-то предпримет, его подстерегало разочарование. Джо лишь печально качал головой.
— Кошмарная история, — с чувством говорил он. — Иначе и не скажешь.
Глава шестнадцатая
Из мемуаров Ладлоу Хоркинса
В Городе все было покрыто серым налетом грязи и нищеты, а деревня Пагус-Парвус тонула в серой хмари, потому что над ней вечно висели тяжелые тучи — казалось, они никуда не плывут и не двигаются с места. Вскоре я узнал, что тут всегда такая же погода, точнее, такая же непогода, как и в ночь моего прибытия. Поскольку деревня лепилась на склоне горы и восемь месяцев в году здесь шел снег, а остальные четыре лил дождь, то гости эту местность не жаловали. По тем же причинам местные жители редко выбирались за пределы деревни. Правда, до селян уже долетали слухи о самоходных повозках, но видеть этих железных чудовищ им еще не случалось, да и железные полосы, по которым катались такие повозки, в сторону Пагус-Парвуса пока не протянули. При необходимости местные предпочитали путешествовать по старинке, на повозке, запряженной лошадьми, но такую роскошь мало кто мог себе позволить, а потому в основном путешествия совершались на своих двоих.
Если бы не Джо, меня бы в этой глухомани ничто и не удерживало, но постепенно я обвыкся и стал воспринимать деревню как родной дом. Моя карьера городского карманника была окончена, чему я сам был весьма рад. Однако шарф Иеремии Гадсона и его перчатки я носил по-прежнему. Оно того стоило: бывало, Гадсон увидит меня в них и так вылупится — хоть картину с него пиши.
По вечерам, поужинав, мы с хозяином устраивались у очага и вели долгие беседы. О чем только не переговорили мы, но ни к каким выводам не пришли. Хозяин по складу своему был человек сдержанный; лицо Джо обыкновенно не выдавало его чувств, хотя, как только речь заходила о лягушке Салюки, он оживлялся. С лягушкой Джо обращался прямо как с королевой. Кормил ее до отвала жуками, червяками и личинками, да еще булочниковы мальчишки каждый день приходили на нее поглазеть и поахать.
Среди прочего мы с хозяином толковали и об Иеремии Гадсоне. И неудивительно: половина посетителей или даже больше приходили не с закладом, а пожаловаться на Гадсона. Этот гнус держал в кулаке почти всех местных — все ему задолжали. Похоже, целыми днями он только и занимался тем, что угрожал своим арендаторам выселением или присылал молодчиков в масках, чтобы те выбросили должников на улицу. Каждый раз, вновь услышав имя Гадсона, я все больше негодовал, отчего это в деревне не находится никого, кто посмел бы и смог поставить негодяя на место.
— Как по-вашему, почему местные так много рассказывают вам об Иеремии? — спросил я как-то у хозяина.
— Потому что у них терпение на исходе.
Вот уж точно ответ в духе Джо Заббиду! Он все время говорил вроде как загадками, и потому беседовать с ним было непросто.
— Иеремия — слишком тяжкая ноша для такой маленькой деревушки, — продолжал хозяин.
