Завидев странную пару, мясник метнулся обратно в лавку. Джо Заббиду постоял у витрины, рассматривая выложенный в ней товар. Сегодня мясная лавка предлагала «свижайшие бораньи каклеты», «кур патрашоных», «пирашки с мясом» и «фарш молатый». Да, в школе Горацио Ливер явно не засиживался.
— Я быстро, — сказал Джо своему подручному и вошел в лавку, оставив Ладлоу на улице.
Горацио Ливер был, конечно, не лучший мясник, но единственный на всю деревню, так что обитателям Пагус-Парвуса ничего не оставалось, как смириться. Вот отец его, Стентон Ливер, славился и за пределами деревни тем, как ловко разрубал туши. Покупатели до сих пор поминали его добром. Стентон мог легко разделать целого быка от головы до хвоста — и все за какие-то три минуты. Такое представление он устраивал каждый год на ярмарке, и оно неизменно вызывало у публики бурю восторга и град аплодисментов. Кто не помнит, как величественно вздымал Стентон Ливер к небесам «Кубок лучшего мясника» своей могучей рукой, измазанной в крови, как алели пятна на его белом фартуке?
Сыну до отца было далеко, да он и не пытался повторить подвиги Стентона. Об этом досадном обстоятельстве Горацио напоминали ежедневно: пока он боролся с тушами, разрубая их на части, покупатели разочарованно вздыхали и цокали языками. Но нарубленное как попало мясо забирали, потому что частенько получали больше, чем заказывали, а платили меньше. Премудрости счета Горацио не давались так же, как и тонкости орфографии, поэтому Ливер-младший никак не мог постигнуть таинственное соотношение между весом мяса и ценой.
А если о профессиональном несовершенстве Ливеру-младшему не напоминали своими презрительными взглядами покупатели, то напоминал сам отец, ибо портрет Ливера-старшего в полный рост и во всем мясницком снаряжении был намалеван на стене за спиной у Горацио. Ливер-старший на портрете ухмылялся, и Горацио так и чувствовал, как насмешливые отцовские глаза буравят ему затылок, а потому нервничал и заикался. Заикаться он начал, еще когда ходил у отца в подмастерьях. Правда, заикался он в основном на «п» и только когда волновался или злился.
Забыть Ливера-старшего сыну не удавалось, хотя тот уже пять лет как покоился в могиле, но, казалось, и из могильных глубин он проникал в сознание Горацио. Ливер-младший нередко просыпался по ночам, хватая ртом воздух и задыхаясь, — ему казалось, будто его душат мощные, истинно мясницкие ручищи отца. О тех временах, когда Горацио ходил в подмастерьях у Ливера-старшего, он сохранил пренеприятные воспоминания. Ремесло давалось Горацио с таким трудом, что отец его нередко выходил из себя, и тогда мальчику здорово доставалось.
Работать Горацио начал с тех самых пор, как дорос до прилавка, и со временем внешность молодого мясника непостижимым образом приобрела сходство с его товаром. Ливер-младший заматерел, раздался, стал походить на быка, а безволосые руки его напоминали каждая по окороку. Даже кожа у него и то сделалась как сырое мясо — синевато-красная и шершавая. С красноносого длинного лица мясника на мир без особого интереса смотрели карие глазки. Пальцы у Ливера-младшего были толстые и короткие. И еще он на диво небрежно для мясника обращался с ножами.
Горацио Ливер вытер окровавленные руки о полосатый нечистый фартук и поздоровался с Джо Заббиду:
— День добрый.
При этом, однако, улыбнулся он встревоженно. Потом кивнул на резвящихся детишек.
— Вот бы из кого сосисок наделать! — неловко пошутил он, перекладывая на прилавке тускло блеснувший тесак.
Ладлоу, не слышавший его слов, но видевший этот жест, содрогнулся от страха.
Ростовщик ограничился вежливым смешком.
— Позвольте представиться. Джо Заббиду, к вашим услугам. Я…
— П-п-помню, как же, вы ростовщик, сударь, — отозвался мясник.
Джо коротко поклонился.
— Слыхал, вы поселились в бывшей шляпной мастерской. Надеюсь, дела у вас пойдут лучше, чем у Бетти П-п-пеготти.
Ростовщик вопросительно поднял брови.
— Она была шляпных дел мастерица, — объяснил Горацио и подул на руки, чтобы согреться: в мясной лавке было едва ли теплее, чем на улице. — И какие дорогущие шляпы делала, вы бы видели. С п-п-павлиньими и страусовыми п-перьями, шелковыми цветами, — п-п-по мне так слишком шикарно. Мне п-п-подавай шляпу попроще. — Горацио с гордым видом притронулся к своему мясницкому колпаку, невольно украсив последний крошками хряща.
— Ясно, — кивнул Джо Заббиду.
— Сами п-п-понимаете, вскоре Бетти п-п-прогорела и уехала в Город. Говорят, открыла там трактир. — Мясник шлепнул на прилавок отбивную и принялся машинально кромсать мясо ломтями. — Бетти, конечно, п-п-прогадала с этой лавкой. Уж очень далеко, на околице, да еще у нас гора крутая. Наверх если кто и п-п-поднимается, то разве что ногами вперед. Да и п-п-покойничков на кладбище приходится силком тащить. Шесть лошадок еле справляются. Слышали бы вы, как гроб грохочет на ухабах! Мертвого разбудит. — Горацио умолк с занесенным ножом в руке и расхохотался собственной шутке.
— Я пока на отсутствие посетителей не жалуюсь, — заметил Джо.
— Да, слыхал. Может, вам п-п-повезет больше, чем Бетти.
— А вот Иеремия Гадсон держится другого мнения.
Ливер с отвращением сплюнул на пол, усыпанный опилками.
— Как же без него-то! Уже небось влез.
— Утверждает, будто он тут у вас главный делец.
— Ха! — воскликнул мясник. — Змея он п-п-подколодная, а никакой не делец! Бьюсь об заклад, Иеремия когда-то заложил душу дьяволу. Уж п-п-поверьте. Наживается на бедняках, вот что он делает. Ссужает деньги, а п-п-потом обдирает людей до нитки, если им не расплатиться. Не п-п-получит арендную п-п-плату — вышвыривает на улицу. Говорю вам, Гадсон скоро из всех кровь высосет. То-то они с моим п-п-папашей когда-то спелись — они одного п-п-поля ягоды.
И мясник обрушил свой тесак на отбивную с такой силой, что кусок мяса подлетел в воздух. Джо ловко поймал отбивную. Затем он взглянул мяснику прямо в глаза и прочел в них тоску, а сам Горацио, хоть и захотелось ему отвести взгляд, не смог этого сделать. Колени у него подогнулись. В ушах у мясника мягко зашумело, точно ветер гудел в кронах деревьев. Мяснику показалось, будто в его натруженные мозолистые руки впились сотни иголочек.
— Судя по всему, у вас на душе лежит какая-то тяжесть, — вкрадчиво и негромко сказал Джо. — Вы изнемогаете. Приходите ко мне нынче вечером, и, может статься, я сумею вам помочь.
— Ох, сомневаюсь, — ответил Горацио, с трудом ворочая языком.
— Приходите в полночь, и никто не узнает, — настаивал Джо, не спуская с мясника тяжелого взгляда.
