Иеремии Гадсону казалось, что еще немного — и он спятит. Он понял, что по горло сыт ростовщиком Джо Заббиду. Этот человек почти полностью разрушил то высокое положение, которое Гадсон занимал в деревне. И теперь весь уклад жизни Иеремии был под угрозой — и его дела, и его развлечения, и его привычки. При одной мысли о ростовщике Гадсона начинало корчить, а произнести ненавистное имя он не мог иначе, как шипя и плюясь от ярости, — так, что изо рта летели брызги бурой слюны и крошки. Крошки летели потому, что у Гадсона имелось обыкновение разговаривать самому с собой за едой.
Как правило, Иеремия редко обедал в своей роскошной гостиной — чаще он уносил поднос в свой кабинет, не менее роскошный и просторный, но скверно освещенный. Стены кабинета от пола до потолка покрывали полки, так тесно набитые книгами, что они даже прогибались под тяжестью библиотеки. Да, Иеремия Гадсон собирал книги, хотя вовсе не относился к заядлым чтецам; чтение требовало от него непомерных усилий, и сосредоточиться Гадсону не удавалось. Собирал же он в основном редкости или дорогие издания, которые могли или послужить удачным вложением денег и подорожать со временем, или произвести впечатление на гостей. А потому библиотека Гадсона состояла из книг с причудливыми названиями, книг, полных непонятных фактов и непостижимых для их владельца сюжетов. Иеремия Гадсон являл собой прекрасный пример человека, знающего цену всему, но при этом не умеющего ценить что бы то ни было.
На сей раз Иеремия обедал бараниной. Набив рот, он принялся задумчиво жевать, мрачно размышляя о Джо Заббиду. Воплощенное зло — вот кто такой этот ростовщик! Только сегодня утром к Иеремии подошел на улице Джоб Молт, кузнец, и отдал деньги на сумму, вполовину закрывавшую его долг Гадсону. А ближе к обеду Полли доложила хозяину, что видела в витрине у ростовщика пару подков, и Иеремия понял, откуда у кузнеца взялись деньги. Опять проклятый ростовщик напакостил!
— Подковы новешенькие, так и сияют, — невинным голосом добавила Полли. — Уж наверно, ростовщик щедро за них заплатил.
После этого девчонка проворно шмыгнула вон из комнаты, и Иеремия отчетливо услышал, как она хихикает, направляясь в кухню.
— Надо было вышвырнуть этого Заббиду из деревни в первый же день! — прорычал Гадсон. — И чего я только ждал?
Однако в глубине души он понимал, что так просто ростовщика из Пагуса не выставишь. Разумеется, он давно догадался, какое отношение имеет внезапное богатство его должников к витрине Джо Заббиду, в которой появлялись все новые и новые товары. Но Гадсон полагал, что ростовщик не сможет до бесконечности снабжать местных жителей деньгами: рано или поздно он разорится, лавка его лопнет, и жизнь наконец вернется на круги своя. Однако то, что делал Заббиду, не укладывалось в рамки обычной коммерции.
Иеремия прожевал очередной кусок баранины и покачал головой.
«Как это он умудряется процветать, если платит всем подряд немыслимые деньги за всякий хлам?» Этим вопросом Гадсон задавался ежедневно. Ежедневно ждал он, пока Полли воротится, прибравшись у преподобного Левиафанта, и расскажет, что нового видела по дороге в витрине у Заббиду. И с каждым днем Гадсон чувствовал себя все более подавленно. А эта затея — обратиться за помощью к священнику! Как позорно она провалилась!
— Что же мне делать? — стенал Иеремия, замечая, как неуклонно сокращаются его доходы.
Теперь, когда почти все должники расплатились с ним, существовать на одну лишь ренту Гадсону было затруднительно. Правда, по-прежнему оставались деньги в банке, те, что Иеремия унаследовал от отца, но и эта сумма с годами растаяла, как сугроб на солнце, вследствие неудержимой тяги Гадсона к азартным играм. Роскошная жизнь, которую вел Иеремия, тоже обходилась недешево. Он давно был должен портному и шляпнику, сапожнику и цирюльнику, а уж о накопившихся карточных долгах Гадсон предпочитал вообще не думать.
Конечно, оставались еще доходы от шантажа. С тех пор как Гадсон разнюхал о тайне Горацио Ливера, он обеспечил себя свежим мясом. До недавнего времени приличный доход приносила торговля трупами, осуществляемая при помощи старика могильщика. К сожалению, с этой торговлей дела обстояли не вполне благополучно, и не только по вине Гадсона, утратившего власть над Обадией. Заказчики Иеремии (к слову сказать, именно эти молодчики в масках при необходимости выступали в роли его бейлифов, выселяя должников) принесли Гадсону неутешительные новости из Города.
— Анатомам теперь подавай свежие трупы, — сказал один из них. — Желательно молодых.
Иеремия схватился за голову.
— Они что, не понимают? Где я им возьму свежие молодые трупы в Пагусе?
— Не так уж это и сложно, — осторожно намекнул второй из похитителей.
— То есть как? — не понял Иеремия.
Его заказчики многозначительно переглянулись и разразились утробным хохотом.
— Ну, скажем, вот тут неподалеку, в бывшей шляпной мастерской, есть молоденький парнишка в услужении. Он бы как раз подошел, — сказал один из заказчиков.
— Ладлоу? — удивился Иеремия. — Да он жив и здоровехонек.
— Чем свежее, тем лучше, — подчеркнул второй заказчик.
И тут Иеремия понял, что именно ему предлагают, и остолбенел. Конечно, Ладлоу он терпеть не мог и всегда содрогался под пристальным взглядом мальчишки, но убийство, да еще с похищением трупа, — даже для Иеремии это было слишком.
— Нет-нет, — торопливо возразил Гадсон. — Думаю, таких мер не понадобится. Должны быть какие-то другие варианты. Кстати, как насчет зубов?
— Зубов? — переспросили заказчики.
— Я слыхал, вы торгуете зубами, — начал Гадсон, но заказчики только засмеялись. — Ладно, что уж там… — уныло оборвал он себя.
Заказчики равнодушно пожали плечами.
— Ничем не можем вам помочь, — сказал один. — Отдайте нам наши деньги, и мы квиты.
Тем дело и кончилось.
Иеремия отставил тарелку, не доев баранину, и угрюмо ссутулился в кресле. Он потерял аппетит, на отсутствие которого раньше никогда не жаловался. Гадсон пребывал в таком подавленном состоянии духа, что не стал листать книги, не притронулся даже к своей любимой — «Одинокому горному пастуху» (в фаворитах эта книга была у него потому, что словарный запас горных пастухов чрезвычайно скуден, и, следовательно, в книге рассказывалась достаточно простая и понятная Гадсону история).
Гадсон понимал, что, если Заббиду останется в деревне и будет продолжать жить по-прежнему, ему, Иеремии, следует ждать лишь новых неприятностей, и ничего больше. А потому он решил взять дело в свои руки.
— В Пагус-Парвусе нам двоим слишком тесно, — решительно объявил Иеремия теням, прятавшимся по углам. — Один из нас должен уйти.
Изнемогая от жалости к себе, Иеремия поднялся на второй этаж, в спальню, и стал готовиться ко сну. Не удержался и выглянул в окно — у него эта привычка превратилась в пунктик. Отсюда хорошо была видна лавка ростовщика на вершине холма, дымок из печной трубы и огонек в окошке, не угасавший до глухой ночи.
