— Иногда и я. Иногда я смотрю на него… и вспоминаю, как
было, когда поцеловала его и ощутила эту любовь. И хочу вернуться туда. Я хочу
снова пережить это чувство. Я хочу вернуть его. Хотя иногда… иногда я так
боюсь. Я слушаю этих ребят… и Джерома… и потом меня терзают сомнения. Я не могу
выбросить их из головы. Знаешь, мы спали вместе. Буквально. Пока у нас не было
проблем, но иногда я лежу рядом с ним и думаю, что так продолжаться не может.
Чем дольше, тем чаще я чувствую, будто стою на натянутой проволоке, Сет на
одной стороне, а я на другой. Мы пытаемся приблизиться друг к другу, но один
неверный шаг, легкий ветерок, косой взгляд — и я сорвусь, упаду и буду падать и
падать.
Я замолчала, судорожно дыша.
Картер наклонился и убрал прядь с моей щеки.
— Так не смотри вниз, — прошептал он.
Вернувшийся Бастьен слышал конец моего монолога.
— Кто такой Сет? — поинтересовался он позже, когда
мы вернулись ко мне.
— Долго рассказывать, — отмахнулась я и тут же
принялась изливаться.
Естественно, невозможно рассказывать Бастьену о Сете, не
упомянув обо всем остальном. Например, о недавней встрече с сыном Джерома,
получеловеком-полудемоном — потрясающе красивым мужчиной с извращенным чувством
социальной справедливости и полоумной миссией заставить всех прочих бессмертных
расплатиться за дрянное обращение с ним и ему подобными. Он был отличным
танцором и феноменальным любовником, однако этого недостаточно, чтобы оправдать
бессмысленные убийства низших бессмертных и покушение на Картера.
Вслед за этим мне, естественно, пришлось объяснять, как Сет
оказался свидетелем неизбежной развязки и пострадал, когда мне пришлось
поцеловать его ради экстренной дозы энергии. Джером хотел стереть воспоминания
Сета об этом событии, а заодно и любовь писателя ко мне. Я умоляла демона не
делать этого и наконец добилась согласия, пообещав направить все усилия на
обольщение и развращение благопристойных мужчин, как и надлежит порядочному
маленькому суккубу. Визит Горацио явился окончательным свидетельством моего
«нового усовершенствованного» бытия.
Развалившись на диване, Бастьен внимательно слушал, а когда
я закончила, нахмурился:
— Что ты имеешь в виду? Разве до этого ты не охотилась
на благопристойных мужчин?
— Я устала. Мне разонравилось вредить им.
— Ну и что? Переключилась на порочных?
Я кивнула.
Он покачал головой. Мы оба знали, как мало жизненной энергии
производит смертный негодяй по сравнению с порядочным человеком.
— Бедный Цветочек. Какое же это должно быть несчастное
существование.
Я ответила ему горькой улыбкой:
— Кажется, ты первый, кто отнесся ко мне без недоверия
и с сочувствием. Большинство считает мое поведение глупым.
— Это мучительно, — сказал Бастьен, — и
требует куда более частых контактов, но едва ли глупо. Можешь ли себе
представить, что и я переживал подобное? Когда хочется сдаться и оставить
честную женщину в покое.
— И что же?
— Не наш это жребий. Мы с тобой просто расфуфыренные
шлюхи — куртизанки, если тебе так больше нравится, но разницы-то никакой. И
переход на мерзавцев нашу судьбу не изменит. В конечном итоге ты ровным счетом
ничего не добьешься, разве что чуточку облегчишь чувство вины, но и это
облегчение не продлится вечно.
— Утешил, называется…
— Прости.
— Ладно, все в порядке. Хорошо, что есть с кем это
обсудить. Больше никто — никто из бессмертных — этого на самом деле не
понимает.
— Конечно нет, — фыркнул он. — Куда им.
Я промолчала в знак согласия, и он одарил меня сердечным
взглядом:
— Не то чтобы друзья твои нехороши. Есть здесь еще
бессмертные, с которыми можно поговорить? Какие-нибудь суккубы или инкубы?
— Несколько вампиров и низших демонов, но они те еще.
Совсем не такие компанейские, как мои приятели. Также у меня есть несколько
смертных друзей. Но это все не то.
Я постаралась улыбнуться.
— Они — это не ты. Мне тебя не хватало. Бастьен
взъерошил мне волосы, заработав осуждающий взгляд моей кошки Обри.
— Мне тебя тоже не хватало.
— Так ты расскажешь, что происходит?
Он тут же повеселел:
— Теперь, после всего услышанного, не уверен, что тебя
это заинтересует.
— Все же попробуй.
Соскользнув с дивана, Бастьен приблизился ко мне вплотную:
— Ты когда-нибудь слышала о Дейне Дейли?
— Я же не на Луне живу. Выбираю ее в первую очередь,
когда сижу за рулем и чувствую, что соскучилась без консервативной коммерческой
болтовни.
Я не считала нужным скрывать презрение. В придачу к
навязчивой рекламе обветшалых семейных ценностей радиоведущей Дейне Дейли
нравилось подпустить в свои ток-шоу чуть завуалированные расизм, гомофобию и
даже сексистские выпады. Я ее просто не выносила.
— Ты знаешь, что она живет в Сиэтле?
— Конечно. Удивительно, как до сих пор жилье там не
подешевело.
— Забавно, что ты об этом упомянула. Соседний дом как
раз выставлен на продажу.
— Ну и?..
— Ну и наши работодатели его приобрели.
— Что?
Он ухмыльнулся, понимая, что подцепил меня на крючок:
— Слушай внимательно, Цветочек, потому что это хорошая
роль. До нас дошли слухи о бывшем мойщике бассейна миссис Дейли в Сан-Диего. Он
утверждает, будто у них были «романтические отношения».
Я вспомнила рекламный плакат с ней и ее мужем-политиканом:
— Ты видел мистера Дейли? Я бы тоже предпочла мойщика.
Так что со слухами?
— Ну, сама понимаешь. То же, что всегда бывает с
неподтвержденными слухами. Постепенно угасли, никаких последствий.
Я выжидающе помолчала.
— Ладно, а что же у нее дома?
— Ну, как ты верно заметила, муж у нее не подарок.
Разумеется, она не собирается разводиться, ничего такого, что может бросить
тень на его политическое будущее или ее ханжескую радиоборьбу за семейные
ценности. Но… порок оттуда никуда не делся. Если она сбилась с пути однажды,
бьюсь об заклад, ее снова можно соблазнить.
Я застонала, когда все части сложились в единое целое:
— Например, красивому обходительному соседу?
— Обходительному? Право, ты слишком добра.
— Так что же будет потом?
— А потом мы просто позволим уликам сделать свою
работу.
— Уликам?
— Ну да. Мы не пойдем по пути мойщика бассейна. Когда я
управлюсь с прославленной миссис Дейли, ввергнув ее в плотские наслаждения,
превосходящие самые необузданные мечты, будет работать камера. Мы снимем все
это в назидание потомкам, а затем отдадим в прессу. Полное разоблачение, вечный
позор. Нет больше радиоимперии, проповедующей массам возвращение к чистоте и
благопристойности. Да и политическая кампания ее мужа изрядно пострадает,
откроется дверь для всяких либеральных выскочек, желающих занять его место и,
наконец, вернуть эту сферу в коррупционную колею, давно ожидающую своего часа.
