Досмотрев фильм, мы выключили телевизор и сидели рядышком в
темноте. Сет гладил меня по голове, пропуская между пальцами пряди волос и время
от времени касаясь щеки. Ничего особенного, но когда это все, что дозволено, то
становится потрясающе эротичным.
Я взглянула на него. Я знала, что хочу в нем найти. Он — это
все, чего я хочу, и все, чего я иметь не могу. Надежный любящий спутник, о котором
я мечтала все эти годы. Я гадала, что он видит во мне. Сейчас выражение его
лица казалось любящим. Восхищенным. И немного печальным.
Ну а в тебе не меркнет летний день,
И красоту твою не победить,
Твой образ не накроет смерти тень,
Ты в вечных строках вечно будешь жить.
Пока глядит и дышит человек,
Ты будешь жить всегда — за веком век.
[2]
— Восемнадцатый сонет, — прошептала я.
Читал он прекрасно. Черт, я уже забыла, как он это умеет.
Сколько парней в этом веке мгновенного обмена сообщениями знают Шекспира? На
лице его играла обычная удивленная полуулыбка.
— Мудро и прекрасно. Как может мужчина довольствоваться
смертной женщиной?
— Легко, — отозвалась я, вдруг ощутив его
опасения. — Ты смог бы.
Он сощурился, и восторженное выражение исчезло с его лица,
уступив место раздражению.
— О, только не будем снова об этом.
— Я серьезно…
— И я тоже. Я не хочу быть ни с кем, кроме тебя. Я сто
раз тебе говорил. Зачем повторять снова и снова?
— Да потому что ты знаешь, что мы не можем…
— Без возражений. Отдай мне должное, я способен держать
себя под контролем. Вдобавок я с тобой вовсе не ради секса. Ты же знаешь. Я с
тобой, чтобы быть с тобой.
— Разве этого достаточно? Мне такого не встречалось.
— Да просто… просто… Потому что рядом с тобой я
чувствую себя так правильно… как будто только так и должно быть. Впервые в
жизни ты заставила меня поверить в высшую силу.
Я закрыла глаза и положила голову ему на грудь. Я слышала
биение его сердца. Он прижал меня к себе, в его объятиях было тепло и надежно,
и я чувствовала, что не могу стать к нему ближе. Наверное, я бы прекратила
спорить, но сегодня меня будоражило не только это. В конце концов, на кухонной
стойке валялся мои тисненный золотом сертификат.
— Даже если ты способен себя контролировать… даже если
ты можешь хранить целибат, но ты же знаешь, что я-то не могу.
Это было жестоко, но я не всегда могу удержать рот на замке.
Кроме того, мне не хотелось, чтобы между нами остались недомолвки.
— Мне все равно.
Однако я ощутила, как едва заметно отвердела его хватка.
— Сет, ты будешь…
— Мне все равно, Фетида. Это неважно. Ничто не имеет
значения, кроме того, что происходит между мной и тобой.
От ярости в голосе, столь расходящейся с его обычной
безмятежностью, меня бросило в дрожь, но не она заставила меня уступить, а
«Фетида». Фетида, богиня, меняющая облик. Оборотень, которого добивается и
завоевывает непоколебимый смертный. Сет выдумал мне это имя, когда узнал, что я
суккуб, когда он впервые намекнул, что мое инфернальное положение его не
пугает.
Я прижалась к нему.
Не смотри вниз.
Вскоре мы пошли спать, и Обри пристроилась у наших ног.
Мучительно было ощущать тело Сета, сплетенное с моим, но отделенное
одеялами, — жестокий намек на непреодолимую стену между нами. Я вздохнула
и постаралась думать о чем-то ином, нежели как он хорош на ощупь или как было
бы здорово, соскользни его рука мне под рубашку. Дождавшись самой несексуальной
мысли, я ухмыльнулась:
— Хочу блинов.
— Что? Прямо сейчас?
— Нет. На завтрак.
— О-о, — зевнул он. — Тогда тебе лучше встать
пораньше.
— Мне? Я не собираюсь их готовить.
— Да-а? — В его голосе сквозило деланное
сочувствие. — Кто же их для тебя приготовит?
— Ты.
Факт хорошо известный — по крайней мере, мне и Сету, —
что он готовит лучшие на свете блины. У него они всегда превосходны — пышные и
воздушные. Посредством какой-то непостижимой кухонной магии он умудряется даже
изобразить на блинах улыбающиеся лица, когда печет их для меня. Как-то он испек
блин с буквой Д. Я решила, что она означает мое имя, но он потом клялся, что
имел в виду «дорогая».
— Я?
Губы его касались мочки моего уха; я ощущала кожей теплое
дыхание.
— Думаешь, я собираюсь печь тебе блины? Именно так ты
видишь будущее?
— У тебя они так хорошо получаются, — заскулила я. —
Вдобавок, если ты согласишься, я, пока ты готовишь, буду сидеть на кухонной
стойке в коротком халатике. Может, тогда у нас хоть блины будут сексуальными.
Его короткий смешок закончился новым приступом зевоты.
— Ну, тогда ладно. — Он поцеловал мое ухо. —
Возможно, я действительно испеку тебе блинов.
Дыхание его замедлилось, мышцы расслабились. Вскоре он
уснул, ничуть не будоражась и не соблазняясь мною в своих руках.
Я снова вздохнула. Он прав: самоконтроля хоть отбавляй. Раз
он может, так я уж точно смогу. Я закрыла глаза в ожидании забвения. К счастью,
долго ждать оно себя не заставило — когда допоздна не ложишься, такое бывает.
Видать, это самый верный путь к целомудренному сну.
Спустя несколько часов я проснулась в его объятиях от
проникавших сквозь стену еле слышных звуков дрянной музыки семидесятых. Моя
соседка каждый день около полудня чувствует необходимость заняться аэробикой
под «Би Джиз». Дура со справкой.
Стоп. Около полудня?
Я подскочила на постели, впадая во все большую панику по
мере того, как осознавала ситуацию. Моя кровать. Растянувшийся рядом Сет.
Дневной шум уличного движения. Льющийся в окна зимний солнечный свет —
много-много солнца.
В ожидании наихудшего я посмотрела на часы. 12.03.
Тихо застонав, я принялась шарить по полу в поисках
мобильного телефона, недоумевая, почему до сих пор никто не призвал меня на
работу. Поглядев на дисплей, я сообразила, что выключила звонок, когда смотрела
фильм.
«Семь новых голосовых сообщений», — доложил телефон.
Можно забыть о блинах. Отшвырнув телефон, я посмотрела на
Сета, и его очаровательный вид в футболке и боксерских трусах сразу умерил мой
пыл.
Я потрясла его, желая только одного: нырнуть вместе с ним
под одеяло.
— Просыпайся. Я должна идти.
