— Во мне вы убили отца Эллены ди Розальба.
В этих словах не было надежды, они не могли что-либо изменить или исправить. Просто они были отмщением за зло, причиненное ему, как он считал, показаниями Винченцо, желание заставить того мучиться угрызениями совести. И цель была достигнута.
Поначалу юноша подумал, что это было актом отчаяния, однако упоминание имени Эллены заставило Винченцо забыть все, и он, не сдержавшись, громко спросил, где она. Но Скедони с кривой улыбкой торжества и презрения прошел мимо, не ответив. Тогда Винченцо в полном отчаянии обратился к судье с просьбой позволить ему поговорить с осужденным. С большим трудом он получил это разрешение, с условием, что разговор будет происходить в присутствии официальных лиц.
На вопрос Винченцо, где Эллена, Скедони ответил, что она его дочь. Сказал он это чрезвычайно торжественно и повторил дважды. Сомнения и тревога охватили юношу. Однако Скедони, внезапно переменившись в лице, быстро назвал монастырь, где находится Эллена. Санта-Мария-дель-Пианто! Радости Винченцо не было предела.
Этот короткий разговор был прерван офицером стражи, и Скедони увели. Винченцо тоже было велено вернуться в свою темницу.
Не все так просто оказалось с Паоло. Он наотрез отказался расставаться с хозяином и шумно, как всегда, воспротивился новой разлуке. Никакие просьбы Винченцо позволить его слуге сопровождать его хотя бы до дверей камеры не возымели действия. Умоляющие глаза Паоло, полные слез, с укором смотрели вслед Винченцо, пока за тем не захлопнулись двери судебной залы.
Винченцо, чувствуя свою вину перед Паоло, по пути в камеру попытался уговорить офицера стражи быть снисходительным к бедному юноше. Однако тот был настроен иначе.
— Никаких поблажек такому буяну, синьор. Хлеб да вода, и никакой свободы.
— Никаких? — переспросил с сомнением Винченцо.
— Никаких. Он уже подвел одного из стражи, уговорив принести ему в камеру фонарь, чернила и перо. К счастью, это удалось предотвратить.
— Что же случилось с этим честным малым?
— Честным, сказали вы? Не такой уж он честный, синьор, если позабыл о службе.
— Он был наказан?
— Нет, синьор, — ответил офицер, с опаской оглядываясь, как бы кто не увидел, что он так долго разговаривает с обвиняемым. — Он был из новеньких, совсем мальчишка, поэтому на первый раз его простили и перевели сторожить человека, который не такой мастер уговаривать, как ваш слуга, синьор.
— Наверно, Паоло рассказывал всякие небылицы и смешил его?
— Смешил, говорите! Да он заставил его плакать.
— Неужели? — делано удивился Винченцо. — В таком случае этот бедняга прослужил у вас совсем недолго.
— Всего месяц, синьор.
— Ты сказал, что Паоло его уговаривал. Он предлагал ему деньги, дукат или больше?
— Дукат, синьор! Да у него и полгроша не найдется.
— Ты уверен в этом? — пристально глядя на офицера, промолвил Винченцо.
— Уверен, синьор. У таких дукаты не водятся.
— А может, они водятся у его господина, — понизив голос, произнес Винченцо и сунул в руку офицеру несколько монет. Офицер ничего не ответил, но деньги взял. После этого они более не говорили. Вивальди подкупил офицера с единственной целью — чтобы стража лучше относилась к бедняге Паоло. О себе он не думал. Голова его была занята самыми противоречивыми мыслями. Он думал об Эллене и ее безопасности, о неожиданном признании Скедони, что он ее отец. Невероятно, чтобы Эллена была дочерью убийцы, которому грозит позорная смерть! А сам он, Винченцо, — невольный участник событий, подтолкнувший их стремительный ход.
Сомнения, тревога, растерянность охватили юношу. Он пытался успокоить себя предположениями, что Скедони сказал это умышленно, чтобы отомстить ему. Но в то же время он ведь сообщил ему радостную весть, что Эллена в безопасности. Скедони не сделал бы этого, питая к нему недобрые чувства. Все это обескураживало Винченцо и вселяло сомнения. Однако в конце концов, успокоившись и поразмыслив, он пришел к выводу, что и в том и в другом случае Скедони говорил правду.
ГЛАВА IX
Сестра, почто ты голову склонила
И отчего льешь слезы на молитве?
Зачем румянец слабый, бледных щек
Коснувшись, вянет, как цветок лилейный
Под лунными лучами?
Пока в тюрьме инквизиции разворачивались эти печальные события, Эллена в тиши и укрытии монастыря ничего не ведала ни об аресте Скедони, ни о заточении Винченцо. Она знала, что отец Скедони готовится к тому, чтобы признать ее своей дочерью, и понимала, что это требует времени и он пока лишен возможности навещать ее. Он обещал ей написать, если узнает что-либо о Винченцо, однако писем не было. Это вызывало тревогу у девушки.
«Видимо, Винченцо где-то далеко, если не смог прислать мне весточку. Неужели он, поддавшись уговорам семьи, решил забыть меня? Почему я предоставила им решать все за меня, а не сделала этого сама?» — мучилась бедная девушка.
В печальных раздумьях и ожидании шли дни. Ничто не могло занять ее. Ни любимое вышивание шелком, ни игра на лютне не могли прогнать печаль. Временами она помогала сестрам в различных работах в монастыре и в таких случаях, хотя и не была весела и говорлива, всегда сохраняла приветливость и спокойствие. Самыми успокаивающими и приносящими утешение мгновениями были для нее предзакатные часы дня, когда она могла незаметно уединиться на своей любимой естественной террасе среди скал над монастырем. Здесь, в полном одиночестве, отдыхая от необходимости сдерживать себя, она отдавалась своим мыслям, любуясь красотой залива и вспоминая счастливые дни и любимых ею людей — Винченцо и покойную тетушку.
Однажды она засиделась на террасе дольше обычного. Солнце почти уже скрылось за линией горизонта, лишь последние его лучи освещали багрянцем воды залива. Сумерки сглаживали четкие очертания пейзажа, кроме близкой стройной колокольни церкви и монастырских строений, но и их вот-вот могла скрыть вечерняя дымка. Глядя сверху на монастырский двор, Эллена вдруг заметила необычное оживление на нем и, прислушавшись, различила даже голоса. Послушницы в белых покрывалах то и дело куда-то спешили, пересекая двор. А потом вдруг все стихло, и двор снова опустел. Эллена, заинтересовавшаяся, что бы это было, стала спускаться вниз.
Не успела она войти в длинную аллею каштанов, ведущую в монастырский двор, как услышала в начале аллеи шаги и различила вдали несколько фигур монахинь, двигавшихся ей навстречу. Голос, который донесся до нее, показался ей удивительно знакомым. Прислушавшись, она гадала, кто же это, надеясь, сомневаясь, не веря себе! Вот он слышен опять! Эллена не могла ошибиться. Она ускорила шаги, а потом, вдруг испугавшись, остановилась. Голос произнес ее имя, в нем были нежность и нетерпение. Эллена, едва веря своим глазам, увидела сестру Оливию, монахиню из Сан-Стефано, своего друга и спасительницу.
