— Какая одежда? — спросил он.
— Скорее всего, она принадлежала тому, кто умер насильственной смертью, — продолжал Винченцо, — и найдена мною там, где столь часто появлялся послушный вашей воле монах Никола.
Сказав это, Винченцо грозно взглянул на монаха. Глаза всех присутствующих в камере тоже были устремлены на него.
— Это была моя одежда, — спокойно ответил отец Никола.
— Ваша? В таком состоянии, вся в крови? — не верил своим ушам Винченцо.
— Моя, — твердо ответил монах. — А тому, что она в крови, я обязан вам. Кровь из раны, нанесенной пулей из вашего пистолета.
Винченцо возмутила эта явная ложь.
— У меня не было пистолета! — воскликнул он. — При мне была лишь шпага.
— Подождите, выслушайте дальше, — остановил его монах.
— Повторяю, у меня не было огнестрельного оружия.
— Обращаюсь к вам, отец Скедони. Вы можете подтвердить, что я был ранен из пистолета?
— Ты не можешь обращаться ко мне за подтверждением, — резко возразил Скедони. — Почему я должен спасать тебя от подозрений после того, как ты уготовил мне эту участь?
— Вашу участь вы сами уготовили себе своими злодеяниями, — парировал монах. — Я всего лишь выполнил свой долг. Что сделали и другие, например священник или Спалатро.
— Никогда не пожелал бы иметь на своей совести то, что сделали вы, — не выдержал Винченцо. — Вы предали своего друга да еще заставили меня помогать вам!
— Мы с вами обезвредили преступника, — не сдавался монах. — Он отнял жизнь у других и пусть поплатится за это собственной жизнью. Для успокоения вашей совести могу сообщить, что были и другие способы доказать, что он граф ди Бруно, помимо свидетельства священника Ансальдо, но я, когда просил вас, не знал еще об этом.
— Если бы вы сделали свое признание раньше, — заметил Винченцо, — к вам было бы больше доверия. Просто вы не хотите, чтобы я разгласил тайну вашего собственного преступления. Тот, кто убил, заслуживает такой же участи. Так кому принадлежало это окровавленное платье?
— Мне, повторяю вам! — воскликнул отец Никола. — Скедони может подтвердить, что на развалинах Палуцци я был ранен из пистолета.
— Это невозможно! У меня была лишь шпага.
— А у вашего спутника? — быстро спросил Никола. — Разве у него не было пистолета?
После минутного замешательства Винченцо вдруг вспомнил, что Паоло действительно имел при себе пистолет и даже выстрелил один раз куда-то в темноту, откуда, как им показалось, они услышали шаги.
— Однако мы не слышали ни крика, ни стона, — удивился он. — К тому же эту одежду я нашел далеко от места, где Паоло выстрелил. Человек с такой серьезной раной, судя по количеству крови на одежде, не смог бы сам без шума добраться до далекого подземелья, чтобы там снять ее и бросить.
— Но все было именно так, синьор, — твердил отец Никола. — Чтобы сдержать крик, на это у меня достало воли, а также чтобы добраться до подземелья. Но вы следовали за мной по пятам. Когда я смог раздеться, я покинул подземелье и встретился с людьми, которым поручил продержать вас и вашего слугу в подземелье всю ночь. Они-то и достали мне другую одежду, чтобы я смог вернуться в монастырь. Эти же люди потом увезли синьорину ди Розальба из виллы Алтиери. Хотя вы меня не видели в подземелье, вы слышали мои стоны. Я находился совсем рядом, это могут подтвердить те, кто был тогда со мной. Теперь вы верите мне?
Да, Винченцо хорошо запомнил эту ночь и стоны за стеной, да и все другие подробности, о которых упоминал Никола. Монах говорил правду. Однако смерть синьоры Бианки не давала ему покоя. Скедони к ней непричастен. А отец Никола? Разве не согласился бы он сделать все, что угодно, за вознаграждение? Тогда какой смысл Скедони утаивать это и спасать своего врага? Но Винченцо все же пришлось примириться с мыслью, что смерть синьоры Бианки могла произойти по естественным причинам. К такому выводу пришел тогда врач.
В течение этой длительной беседы маркиз нетерпеливо ждал, когда будет готова копия. Поскольку это затянулось, он снова напомнил о себе и потребовал у секретаря поторопиться. Но вместо секретаря ему ответил чей-то другой голос. Он показался Винченцо знакомым. Вглядевшись, он узнал узника, который навестил его однажды. Теперь ему скрываться было незачем, и он предстал в одежде инквизитора. Вспомнив его советы, попытку разговорить его и выведать имена друзей, Винченцо понял, какую опасность представлял этот «визит сострадания». Не удержавшись, он спросил у инквизитора, каким образом он смог тогда проникнуть в его камеру. Тот ничего не ответил и лишь ухмыльнулся, если кривую гримасу на его лице можно было назвать улыбкой. Всем своим видом он давал ему понять, что священная инквизиция умеет хранить свои тайны.
Это рассердило Винченцо, и он решил не сдаваться. На этот раз его уже интересовало, надежна ли охрана камер, если в них может войти любой без ведома охраны, и не понесли ли нерадивые охранники из-за этого наказания.
Неожиданно на помощь инквизитору пришел Никола.
— Службу они несут честно, — заступился он за стражей. — Лучше не спрашивайте, синьор.
— Следовательно, суд не сомневается в их честности? — продолжал допытываться Винченцо.
— Нет, синьор, не сомневается, — ответил Никола и недобро улыбнулся.
— Если в их честности никто не сомневался, почему их всех арестовали?
— Вам мало того, что вы уже узнали об инквизиции? — строго спросил Никола. — Не пытайтесь узнать больше, не советую.
— Это страшная тайна! — не выдержав, воскликнул долго молчавший Скедони. — Знайте, юноша, почти во всех камерах есть потайная дверь, в которую слуги смерти могут войти беспрепятственно и незаметно. Одним из таких слуг является наш отец Никола. Кто-кто, а он-то знает секреты своей профессии.
Винченцо в ужасе отшатнулся от монаха. Скедони умолк. Но пока он говорил, Винченцо заметил, как изменился его голос. Это напугало его не меньше, чем его слова. Никола молчал, но взор его был полон ненависти.
— Его роль была ничтожной, — продолжал Скедони, — и он ее уже сыграл. — Он остановил неподвижный взгляд на монахе.
Тот, услышав эти слова, приблизился к нему. Торжествующая, страшная усмешка искривила губы Скедони.
— Скоро, очень скоро ты сам в этом убедишься, — глухо произнес он, глядя на монаха.
Тот совсем низко склонился над Скедони и впился в него горящим взглядом, словно пытался что-то прочесть в его глазах.
Лицо Скедони испугало Винченцо, хотя победоносная улыбка продолжала играть на его устах. Однако вскоре что-то произошло, улыбка исчезла, тело Скедони вздрогнуло, словно по нему пробежали конвульсии, и из груди вырвался тяжкий стон. Винченцо понял, что священник умирает.
Менее всего испуганным маркизу и Винченцо хотелось оставаться в камере умирающего, где уже началась суматоха. Лишь один отец Никола не тронулся с места, и злорадная ухмылка кривила его губы. Но удивленный Винченцо, глядя на него, увидел, как странно вдруг изменилось лицо монаха, словно он, глядя на агонию умирающего, решил повторить все то, что с тем происходило. Но это длилось лишь мгновение, и вот лицо его снова приобрело прежний угрюмый вид, судорога, сковавшая тело, прошла, и Никола обессиленно оперся о плечо стоявшего рядом офицера охраны. Похоже, торжество победы над врагом исчерпало все его силы. Мог ли он думать, что вскоре сам разделит судьбу своего заклятого врага?
