Скедони умирал тяжело. Конвульсии то затихали, то снова возобновлялись. В перерывах между ними он лежал неподвижно, глаза его погасли, и казалось, он даже не осознает, где он. Но неожиданно к нему опять вернулось сознание, губы его зашевелились и, обведя камеру взглядом, словно ища кого-то, он невнятно что-то произнес, а затем повторил еще раз. Наконец удалось расслышать, что он произносит имя отца Николы. Тот, все еще опираясь на чье-то плечо, обернулся и был напуган горящим взглядом умирающего. На губах Скедони опять появилось подобие торжествующей улыбки. Его палец указывал на Николу. Монах застыл, словно пригвожденный, лицо его покрылось мертвенной бледностью. Он чувствовал, как силы оставляют его, тело пронизала дрожь, и он рухнул бы на пол, если б его не подхватили чьи-то руки. Из груди Скедони вырвался странный хриплый звук, не то стон, не то торжествующий крик, от которого все присутствующие в ужасе вздрогнули и попятились к двери. Остались неподвижными те, на чьих руках лежал бесчувственный Никола.
Однако дверь камеры оказалась запертой изнутри. Ждали прихода врача, за которым послали, и до выяснения всех обстоятельств всем надлежало оставаться на месте. Маркизу и Винченцо, хотели они того или нет, предстояло стать невольными свидетелями ужасной смерти Скедони. А тот, видимо не сделав или не сказав того, что хотел, снова забился в конвульсиях.
Наконец появился врач. Увидев состояние Скедони и бросив взгляд на бесчувственного Николу, он коротко и не задумываясь поставил диагноз: отравление. По его мнению, яд был очень сильный, действовал исподволь, коварно, и в этом случае противоядий у него не было. Однако он отдал необходимые распоряжения, могущие облегчить страдания.
Скедони стало лучше, конвульсии прошли, но состояние Николы было ужасным, он задыхался и, видимо, испытывал страшные муки. Он скончался, не приходя в сознание, прежде чем врач, пославший за лекарством, смог облегчить его страдания.
Доставленное лекарство, однако, на время помогло Скедони, к нему вернулось сознание, и он вновь обрел дар речи. Первым, что он произнес, было имя Николы.
— Он жив? — спросил Скедони, с великим трудом произнося слова. Окружившие его люди молчали, и это молчание, казалось, придало ему силы.
Этим воспользовался присутствующий здесь инквизитор и справился о самочувствии самого Скедони, а затем осторожно спросил о причине смерти Николы.
— Отравлен, — коротко и с видимой радостью произнес Скедони.
— Кем? — не останавливаясь, спросил инквизитор. — Помни, брат, ты на смертном одре. Говори только правду.
— Я не намерен ее скрывать, — охотно ответил Скедони. — Как и своего удовлетворения, — добавил он и умолк, обессиленный. — Я отплатил тому, кто уничтожил меня… И смог избежать позорной смерти… — еле слышно добавил он.
Скедони умолк. Видимо, силы покидали его. Инквизитор приказал секретарю записывать все слова умирающего.
— Вы признаетесь в том, что отравили себя и отца Николу? — дав ему немного отдохнуть, снова спросил инквизитор.
Скедони ответил не сразу, но наконец после долгой паузы произнес:
— Признаюсь.
Инквизитор торопливо спросил, как он это сделал, где достал яд, были ли у него соучастники.
— Я сделал это сам, — коротко ответил Скедони.
— Где вы достали яд?
Скедони опять молчал, собираясь с силами.
— Я прятал его в одежде, — наконец промолвил он.
— Вы умираете, — напомнил ему инквизитор, — поэтому говорите только правду. Мы не верим тому, что вы сейчас сказали. У вас не было возможности достать яд, пока вы были в тюрьме, а до этого у вас не было в нем надобности. Признайтесь, кто был вашим соучастником.
С этим несправедливым обвинением во лжи Скедони не смог согласиться. Прежний гордый дух победил телесную слабость. Голос его был тверд, когда он ответил:
— Это был яд, который я наносил на кончик клинка своего кинжала. А кинжал я всегда ношу с собой.
Инквизитор насмешливо усмехнулся. Тогда Скедони предложил обыскать его. Он был столь настойчив в своей просьбе, что в конце концов его обыскали. Яд нашли зашитым в подоле его сутаны.
Однако по-прежнему оставалось неясным, как он мог воспользоваться им, чтобы отравить Николу, хотя накануне тот оставался с ним на какое-то время наедине. Никола не мог быть так неосторожен, чтобы принять что-либо из рук своего врага. Инквизитор продолжал настойчиво требовать назвать имя сообщника, но Скедони более уже не мог отвечать. Глаза, в которых еще минуту назад светилась жизнь, медленно тускнели, и вскоре от злодея Скедони осталось лишь страшное мертвое тело.
Маркиз, не в силах выносить того ужаса, свидетелем которого он стал, давно отошел в дальний конец камеры, где с одним из офицеров стражи пытался предугадать, чем все это кончится для него и как долго он будет вынужден здесь находиться. Бедняга Винченцо, забыв обо всем, даже пытался помочь врачу напоить Скедони лекарством.
Когда все было кончено и свидетели ожидали последнее признание Скедони, все постарались поскорее покинуть это ужасное место. Винченцо снова был отведен в свою камеру, где должен был ждать решения суда. Он был слишком потрясен всем виденным, чтобы отвечать отцу на его вопросы об Эллене. Маркиз, побыв с сыном еще какое-то время, отбыл в резиденцию своего римского друга.
ГЛАВА XII
Одна у нас судьба, одни скитанья.
В. Шекспир
Через несколько дней после смерти Скедони Винченцо ди Вивальди был освобожден, и маркиз отвез сына в дом своего друга в Риме.
Многие из общих друзей маркиза ди Вивальди и графа ди Марко собрались в этот день в доме последнего, чтобы приветствовать благополучное освобождение юноши.
Винченцо, худой и бледный, окруженный толпой друзей отца, принимал их искренние поздравления и отвечал на их расспросы, как вдруг раздался громкий радостный крик. Знакомый голос заставил юношу оглянуться, и он увидел в дверях гостиной Паоло, который, несмотря на усилия удерживающих его слуг, устремился к нему сквозь толпу недоумевающих вельмож.
— Мой хозяин! Мой дорогой господин! Пустите же меня к нему!
Воспользовавшись паузой, и недоумением гостей, и тем, что слуги, отпустив его, теперь лишь наблюдали, пряча улыбки, темпераментный и прямодушный Паоло, не обращая ни на кого внимания и умело действуя локтями, успешно пробился к своему хозяину и уже обнимал его. Для Винченцо это было самым счастливым мигом за все эти недели страха, неуверенности и страданий. Искренняя радость Паоло видеть его живым и свободным настолько растрогала его, что он забыл даже извиниться перед шокированным обществом за поведение своего слуги. Тем временем, пока слуги пытались как-то навести порядок, поднять упавшие стулья и оброненные табакерки, а маркиз направо и налево извинялся перед гостями, Винченцо, совершенно забыв, где он находится, обнял своего слугу. Наконец маркиз, подойдя к ним, решительно приказал Паоло покинуть гостиную, а сыну напомнил, что он в гостях, а не в своем доме. Напрасными были попытки Паоло объяснить, что они с синьором Винченцо были вместе в тюрьме инквизиции. Граф ди Марко, чтобы найти выход из создавшегося неловкого положения, наконец объяснил гостям, что верный слуга синьора Винченцо просто потерял разум от радости.
