— Вот в эту сторону нам ехать, синьор, — сказал крестьянин.
— Тише, я слышу звуки музыки, какого-то веселья, — остановил его Скедони.
Смешанный шум голосов, музыки и смеха становился все громче. Ветер доносил звуки флейт и тамбурина.
— Наконец-то мы приехали! — с облегчением воскликнул проводник. — Город уже близко. Что это они так веселятся?
Это известие взбодрило приунывшую Эллену, и, увидев, как пришпорил своего коня Скедони, она поспешила за ним.
Когда они поднялись на вершину холма, лес расступился, и они наконец увидели призывно мерцающие огни города.
Минуя полуразрушенные городские ворота, темными узкими улочками они выехали на залитую огнями факелов рыночную площадь, заполненную толпой горожан. Лавки, украшенные гирляндами, забитые разнообразными, радующими глаз товарами, тянулись по обеим сторонам площади. Возле них толпились крестьяне в праздничном платье и обряженные в карнавальные наряды и маски горожане. Играл оркестр, кто-то танцевал, показывали свое искусство клоуны и фокусники. На небольшой сцене бродячий театр давал представление. Слышались крики лоточников, продавцов воды, сластей, шербету и макарон.
Вид толпы вызвал недовольство у Скедони, и он велел проводнику разузнать, где здесь гостиница. Общительный крестьянин обрадовался возможности слиться с веселой толпой.
— Как же я не догадался, что сейчас время ярмарок! — восклицал он. — Правда, за всю жизнь я был на них всего один раз, немудрено и забыть.
— Попробуй пробиться через толпу, мы будем следовать за тобой, — приказал Скедони.
— После того как мы столько ехали в потемках, когда ни зги не видно, попасть на такой праздник — это словно из преисподней прямо в рай, — продолжал радоваться крестьянин, забыв, что ему велено делать. — Выкиньте из головы все передряги прошедшего дня, синьор, эту проклятую виллу и человека, за которым мы там охотились. Все же мой выстрел завершил все.
— Твой выстрел? — вздрогнул монах.
— Да, синьор. Я выстрелил из-за вашей спины. Я думал, вы слышали.
— Да, кажется.
— Ай-ай, синьор, это славное местечко заставило вас все забыть, не так ли? Даже то, что я рассказывал вам об этом человеке. Не знал, что вы с ним в большей дружбе, чем я думал. Но, может, вам не все о нем известно из того, что я собирался рассказать, но вы все время меня останавливали. Ладно, когда я разузнаю о гостинице, то продолжу свой рассказ, если пожелаете. Это длинная история, ее сразу не расскажешь, но я знаю ее конец. Вы прервали меня в самом начале, синьор, так что я все начну сначала.
— Что ты болтаешь! — словно очнувшись ото сна, сердито воскликнул монах. Он погрузился в свои мысли настолько, что не замечал ни шума, ни сутолоки вокруг него.
Он тут же велел крестьянину замолчать, но тот был так счастлив, оказавшись в знакомой ему обстановке народного гулянья, что готов был говорить без умолку, пока они медленно продвигались через толпу. Он то и дело замечал что-то интересное и обращал внимание Скедони.
— Видите, синьор, как Петрушка уплетает за обе щеки горячие макароны. А вот фокусник, давайте остановимся и посмотрим на его фокусы. Смотрите, как он ловко превратил монаха в черта, никто не успел и глазом моргнуть!
— Тише, не кричи, идем дальше, — рассердился Скедони.
— Вот я тоже считаю, что толпа больно уж раскричалась, синьор, я даже не слышал, что вы мне сказали. Эй, вы, потише! — крикнул он в толпу.
— Судя по вашему окрику, вы все же расслышали, что сказал синьор, — насмешливо подметила Эллена.
— О, синьорина, разве здесь не лучше, чем в темном лесу? А что это, взгляните, синьор? Идет какое-то интересное представление. Давайте посмотрим.
Перед сценой бродячего театра толпа была такой густой, что путники были вынуждены остановиться. Судя по лицам зрителей, на сцене происходила душераздирающая трагедия: жесты и декламация, а также невообразимые гримасы актеров легко превратили ее в комедию.
Скедони, не проявив интереса, отвернулся, Эллена, смирившись, ждала, а простодушный крестьянин-проводник, открыв рот, весь превратился в жадное внимание, не зная, то ли плакать, то ли смеяться. В избытке чувств он даже схватил монаха за руку:
— Смотрите, синьор, что делает этот негодяй! Он убивает свою дочь!
Эти слова, достигнув слуха Скедони, заставили его обернуться. На сцене решалась печальная судьба Виргинии, которую отец предпочел убить, чем отдать в наложницы императору Клавдию. Скедони с ужасом смотрел на кинжал в руках актера и тело убитой девушки.
Эллена с состраданием следила за меняющимся лицом монаха, понимая, что происходит в его душе. Воспоминания были слишком живы.
Наконец Скедони пришел в себя и, с яростью хлестнув лошадь, попробовал пробиться сквозь толпу, но измученное животное не в силах было выполнить волю седока. Проводник, недовольный тем, что ему не дают до конца насладиться зрелищем на сцене, сопереживая чужому горю, пусть даже ненастоящему, громко объявил хозяину протест за жестокое обращение с лошадью и, схватив ее за уздцы, остановил Скедони. Тот, не ведая, что творит, огрел его кнутом по плечам. Толпа, видя начавшуюся потасовку, шарахнулась в сторону, и путники смогли наконец покинуть площадь. Вскоре они остановились перед гостиницей.
Хотя Скедони в его состоянии менее всего был готов заниматься устройством на ночлег, торговаться с хозяином переполненной гостями гостиницы и выслушивать грубости последнего, ему пришлось взять это на себя. Наконец, не без усилий, им удалось получить ночлег. Не менее хлопот доставили проводнику лошади. Он намерен был дать им хороший корм и отдых, особенно той, с которой так безжалостно обошелся Скедони. Он требовал для нее лишней соломы и овса, говоря, что лучше сам недоест или недоспит. Это побудило Эллену исподтишка от Скедони отдать крестьянину последний оставшийся у нее дукат.
ГЛАВА II
Если страшишься узнать наихудшее,
Пусть оно само падет тебе на голову.
В. Шекспир
Скедони провел ночь без сна. Инцидент с проводником вызвал в нем не только раскаяние, но и терзания уязвленной гордости и недобрые предчувствия.
В поведении проводника было что-то настораживающее и способное внушить тревогу. Прикидываясь простаком, хитрый крестьянин прозрачно намекал монаху, что немало знает о Спалатро, а также о том, кто стоит за ним. И хотя он как будто ни в чем не подозревал Скедони, он тем не менее позволил себе ряд намеков, говорящих об обратном. Он как-то подчеркнуто заметил, что не знал о столь близком знакомстве монаха со Спалатро, когда Скедони резко прервал его рассказ об этом человеке. Теперь Скедони казалось, что проводник неспроста обратил его внимание на сцену убийства, когда они задержались у бродячего театра на площади.
Скедони хотел как можно скорее избавиться от услуг проводника. Но прежде надо было узнать, насколько он осведомлен, и сделать это, не вызывая у него подозрений. Возможно, он знает лишь о Спалатро, не более. Позволить проводнику сопровождать их в Неаполь означало бы пустить к себе в дом шпиона и доносчика, но и так просто отпустить его, если он что-то знает, тоже опасно. Он будет знать, где находится Скедони. Оставалось лишь одно: чтобы он не разгласил его тайну, проводник должен умереть.
