— Макси! — воскликнула она и бросилась к «злоумышленнику».
— Элиза! — радостно закричал он, и я узнала голос ее ухажера, этого Гриндоффа.
Не прошло и нескольких секунд, как они снова принялись обниматься.
— Все в порядке, мисс Давенпорт! — кричала Элиза, задыхаясь от радости. — Это Макс!
— Да-да, я вижу, — отвечала я. — Гриндофф, дорогой, вы уж простите меня за этот выстрел. Весьма глупо с моей стороны. Но вы ведь не ранены, правда?
— Ошеломлен, мадам, но не ранен, — сказал он, и я подошла ближе, поскольку рядом с ним стоял кто-то еще.
Оказалось, что это девочка лет четырнадцати в старом и слишком легком плаще. Я ее уже видела раньше в замке Карлштайн, так что смотрела на нее с огромным любопытством. Гриндофф представил ее мне как Хильди Келмар, а потом рассказал обо всем, что случилось. Девушка тоже участвовала в этом повествовании, и с первых же ее слов мне стало ясно, что она куда лучший свидетель, чем Гриндофф, — мысли излагает ясно, а он все время путается и подбирает слова; хладнокровна и честна, а его то и дело несет, и тогда истину установить уже невозможно; умна и находчива, а он… В общем, Макс был далеко не так умен и находчив, как эта Хильди.
— А что ты думаешь? — спросила я ее. — Как, по-твоему, поступили девочки?
— Что я думаю, мисс? — задумчиво переспросила она. — Я думаю, мисс Шарлотта вышла на дорогу и направилась в деревню в поисках мисс Люси, а потом, я думаю, они друг друга нашли и решили снова спрятаться в хижине горных егерей, куда я отвела их с самого начала. Ах, если б они там и остались, мисс!
— Пожалуй, я готова с тобой согласиться, — сказала я. — Примерно что-то в этом роде, видимо, и произошло. Как вам не стыдно, Гриндофф! Ну почему вы не пошли в замок, как я вам велела?
— Теперь-то я и сам об этом жалею, мадам, — признался он. — Но, честное слово, я считал, что доктор Кадаверецци куда лучше меня справится с этим делом!
— Похоже, ваш доктор — человек действительно незаурядный, — сказала я, а про себя подумала: «Если б он и впрямь был таким замечательным, то не стал бы подвергать Люси опасности». — Но ведь он, кажется, исчез, так вы сказали?
— Растворился в воздухе, мадам! — развел руками Гриндофф. — В точности как в его фокусе «Исчезновение дервиша». Знаете, этот маленький дервиш — у него внутри часовой механизм, и это настоящее чудо! — сперва кружится над столом, куда бы доктор его ни послал, а потом… — Хорошо-хорошо. Возможно, когда доктор Кадаверецци вновь материализуется, вернувшись из того измерения, куда он временно удалился, он любезно продемонстрирует и нам своего исчезающего дервиша. А пока что у нас выбора нет — придется идти в хижину горных егерей. Далеко это, Хильди?
— Часа два пути, мисс, — сказала она, с сомнением глядя на меня.
Я прекрасно поняла, что означал этот ее взгляд: ты старая толстая тетка и тебе туда не дойти! И я сочла это вызовом.
— Ну что ж, тогда в путь, — сказала я, поднимаясь на ноги. — Если кто-то чувствует себя слишком усталым, пусть остается. В конце концов, один доброволец стоит десятерых, идущих по принуждению.
Я решила говорить совершенно откровенно. Каждый из них в душе разделял мнение Хильди обо мне. Вот пусть тот, кто останется, и будет посрамлен, когда я решительно выйду в путь. Ну и, естественно, все трое тут же вызвались идти вместе со мной.
— Вот и прекрасно, — сказала я им в утешение.
Мы добрались до горной хижины, как раз когда садилась луна. Рассвет, очевидно, был недалек, и маленькая Хильди от усталости опиралась на мою руку (сама этого не замечая). Места там были пустынные, дикие, и хижина стояла на самом краю пропасти, за которой виднелся могучий ледник, обрамленный ковром чистейших снегов, среди которых торчали хищные, зубастые скалы и тяжелые валуны. Ледник, серебрясь в свете меркнущей луны, дышал на нас пронизывающим холодом, и это был холод не только физический — от ледника действительно веяло ужасом. Разве можно выжить в этой ледяной пустыне? Господи, молилась я в душе, пусть только у девочек хватит здравого смысла хотя бы на этот раз остаться в хижине! Я старалась не думать о том, что они могли погибнуть еще в пути и мы просто не заметили их замерзших тел…
В общем, открывая дверь в хижину, я испытывала сильнейшее волнение, и разочарование мое, когда мы увидели, что хижина пуста, было поистине беспредельным. Однако я решительно заявила, что не следует предаваться отчаянию, и велела Гриндоффу и Элизе обшарить все помещение. Возможно, там ничего и не было, но их обоих это, по крайней мере, на некоторое время заняло. А я между тем, взяв свою подзорную трубу, вышла наружу, надеясь отыскать хоть какие-то следы, оставленные девочками.
И тут же увидела на снегу отпечатки их башмаков! Что, впрочем, совсем меня не удивило: я была почти уверена, что они там были. Затем я обнаружила и другие следы, я приняла их за следы Хильди и позвала ее. Хильди подтвердила: следы ее. И подсказала мне, что и вокруг хижины полно следов, оставленных девочками.
— И знаете, мисс, эти следы они наверняка оставили уже потом, после того как я отсюда ушла, — сказала Хильди. — Они, должно быть, выходили наружу, чтобы оглядеться. Смотрите, как тут весь снег утоптан.
И правда, на некотором расстоянии от хижины в снегу было множество следов, явно принадлежавших Люси и Шарлотте, а не кому-то другому, так что я вздохнула с некоторым облегчением. Хильди тем временем прошла чуть дальше и вдруг стремительно бросилась вперед, пристально вглядываясь в землю. Потом повернулась и поманила меня рукой.
— Что такое? — спросила я, подходя ближе, но уже и сама видела: на снегу были отчетливо видны два ряда знакомых следов.
— Они ушли! — растерянно сказала Хильди.
— Да, пошли дальше в горы. Ох, как это досадно, как досадно!
— Вряд ли они ушли задолго до нашего прихода, мисс… — начала было Хильди, но тут к нам подбежала Элиза, размахивая листком бумаги:
— Смотрите! Смотрите, мисс Давенпорт! Смотрите, что мы нашли!
Это была записка, и я сразу узнала почерк Люси. Когда она была моей ученицей, я все старалась заставить ее писать аккуратнее, но, увы, тщетно. Она, как и многие другие дети, считает (и совершенно неверно), что аккуратный, красивый почерк ужасно скучен, а каракули, наоборот, интересны и привлекательны. Я этого просто понять не могу. Опять эта мода! Я утешала себя тем, что мне, по крайней мере, удалось обучить ее правилам пунктуации. Записка гласила:
ТЕМ, КОМУ ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ИНТЕРЕСНО.
По воле злого рока, лишившись всякой надежды, вынужденные скитаться по воле жестокого человека, от которого должны были бы ждать доброты и дружеского расположения, мы решили предаться на милость вечных снегов, поскольку твердо уверены: среди этих скал и ледников не меньше милосердия, чем среди украшенных деревянной резьбой и гобеленами стен дома, в котором мы в последнее время жили, — ЗАМКА КАРЛШТАЙН.
Прощайте навсегда.
