А эта кошмарная призрачная комната, залитая лунным светом…
Неужели все это было на самом деле? Энн Фэннер боролась с воспоминаниями об этих силах тьмы и собственным страхом, призывая на помощь логику и здравый смысл, пытаясь опереться на них. Нет! Ничего этого не может быть! Здесь должно быть что-то другое, какое-то более простое объяснение. Но какое?
Гай Вормсби шел впереди, следом за ним — Энн, объятая пламенем мыслей и чувств; за ней, стараясь не отставать, шагали Кэтрин и Питер Каулзы. Солнце продолжало медленно двигаться.
Как никогда в жизни, Энн захотелось сейчас снова очутиться в Бостоне, снова учиться играть на рояле у своего учителя профессора Элески. Музыка бы снова наполнила ее жизнь. Да ей следовало поступить именно так. Кажется, даже Гай Вормсби не смог бы избавить ее от страха, наполнявшего сейчас ее разум и душу.
Словно слепая, ничего не видя перед собой, шла она по тропе, которая вела к Ведьминым пещерам, в глубине души сознавая, что идет на свидание с судьбой, которой ей хотелось избежать. Одно неосторожное замечание повергло ее на самый низкий из всех человеческих уровней — тот, где он превращается в животное.
Страх.
Страх — этот Великий Уравнитель королей и рабов, целых наций и жителей небольшого городка, интеллектуалов и слабоумных, мужчин и женщин, независимо от их социального положения, цвета кожи и убеждений. О каком мужестве могла идти речь! Энн Фэннер была обыкновенной, вконец напуганной молодой леди. Великая Неизвестность наступала на нее, окружая со всех сторон и проникая в самые дальние уголки ее разума.
В Крэгхолд-Хаус Хильда оказалась в затруднительном положении.
Правда, она благополучно отправила постояльцев гостиницы на запланированную прогулку, выполнив все инструкции мистера Картрета относительно упаковок с обедом, о которых тот написал в записке, это было немногословное послание, написанное беглым почерком, оставленное на столе в кабинете, и вот теперь она просто не знала, как быть. Хильда хотела сообщить родителям, что заедет к ним в город этим вечером, перед тем как отправиться к себе домой, на ферму. Однако в трубке черного телефонного аппарата на столе Картрета не было слышно ни гудка, ни шороха. Она поняла, что линия повреждена, — не только позвонить маме с папой, но и связаться с телефонной компанией, чтобы вызвать монтера, оказалось невозможно.
Что же делать?
Еще Хильда собиралась заглянуть в «Хеймсон», чтобы договориться с Вильгельминой Рэдж насчет поездки в Нью-Йорк на День благодарения, и вот теперь все откладывалось. Девушке всегда следует планировать такие вещи заранее, иначе ничего не получится. «Хеймсон» — драгстор
[8]
, в котором Вильгельмина работала продавщицей, а завтра — суббота, и у Вильгельмины выходной. Хильда огорченно вздохнула, перебирая Карточки, лежавшие на подносе. Она не любила менять свои планы.
Однако некоторые факты были совершенно очевидны для Хильды Уорнсдорф.
Например, то, что мистер Картрет уехал из гостиницы и неизвестно когда вернется обратно — увы, совершенно неизвестно, когда он вернется. А поскольку в гостинице был только один телефонный аппарат, связь Хильды с внешним миром была прервана, а это означало: что бы ни случилось, она не могла покинуть свое рабочее место.
Пытаться искать Вентворта было бесполезно, так как за все шесть месяцев, что она здесь работала, ей ни разу не посчастливилось увидеть этого человека, хотя багаж всегда был на месте, комнаты убраны и даже приготовлена кое-какая еда. Хильда была уверена, что, если бы она оставила записку Картрета на датской кухне, он бы непременно помог приготовить и большие коробки с обедом. А вообще-то разве все это не странно? Но Хильда Уонсдорф не забивала свою хорошенькую головку подобными вещами. Это не ее дело, а значит, так и должно быть. Она считала, что ей очень повезло, когда мистер Картрет принял ее на место регистратора, как только она окончила центральную среднюю школу в Крэгмуре. Для Хильды это была большая честь.
Тогда мистер Картрет произвел на нее огромное впечатление. Хильда даже немного побаивалась его. Однако он никогда не придирался к ней и всегда обращался вежливо и любезно, поэтому страх ее постепенно исчез, уступив место расположению такого рода, когда впечатлительная девушка находит темноволосого, хоть и немного мрачноватого мужчину романтичным и очень привлекательным. Итак, Хильда осталась работать в Крэгхолде со всеми его странностями и тайнами и была счастлива здесь каждую минуту, а все подружки завидовали ей. Ja, ja!
[9]
И все-таки Крэгхолд-Хаус был необычной гостиницей!
Примерно в полдень посыльный «Вестерн юнион» доставил на машине телеграмму. Хильда расписалась в ее получении и попросила посыльного по возвращении в город позвонить в телефонную компанию; затем она положила желтый квадратный конверт в ячейку номер двадцать четыре Гая Вормсби на полке над регистрационной стойкой и больше не вспоминала о нем. Она стала думать о том, успеют ли отремонтировать линию, чтобы она вовремя смогла позвонить родителям и договориться о сегодняшней встрече с Вильгельминой Рэдж. В душе ее теплилась надежда, что, может быть, мистер Картрет вернется раньше обычного и будет так любезен, что отпустит ее сегодня чуть-чуть пораньше. Это будет мило, очень мило.
День тянулся медленно, и тишину в гостинице нарушал лишь мерный бой больших напольных часов в маленькой нише, отсчитывавших уходящее время. Хильда сидела за столом в кабинете с открытой дверью и наводила порядок на столе мистера Картрета, чинила карандаши — в общем, была занята делом. Когда часы пробили два, Хильде вдруг почудилось что-то, и она подняла глаза от стола. Высокая темная фигура стояла у порога, заполняя дверной проем.
Сутана, брюки, черная борода, круглая шапка.
Первой реакцией Хильды было скорее облегчение, чем потрясение, несмотря на то что этот некто проник в дом так тихо — тише призрака, совершенно неслышно, и лишь небольшая складка на ковре в холле, оставленная его башмаками, указывала на то, что кто-то проходил.
— А, пастор, это вы…
— Да, Хильда Уорнсдорф, это я.
Пастор Подни продолжал стоять на пороге. Он поднял свою длинную темную руку в сторону девушки, и ей показалось, что его костлявый указательный палец заполнил все пространство между дверью и столом.
— Что я могу для вас сделать, пастор? Кроме меня, сейчас здесь никого нет. Мистер Картрет…
— Знаю, дитя мое, поэтому я и пришел в это время. Посторонние и неверующие не должны слышать то, что я должен сказать дочери Уорнсдорфа.
Хильда часто заморгала ресницами — слова пастора захватили ее немного врасплох, и она изо всех сил старалась не захихикать. Этот пастор такой странный… он всегда говорит так, будто читает по книге… и такой важный — никогда не улыбнется, не пошутит, никогда…
