Он сделал короткий жест отрицания, жест едва уловимый, но показавшийся почти зловещим.
— Поживем — увидим. А теперь, если вы голодны, могу вам предложить…
— Нет-нет, уже поздно, но я не отказалась бы от чашки чая.
— Слушаюсь, Вентворт позаботится об этом.
— Когда у вас завтрак?
— В Крэгхолде нет определенного времени завтрака. Как только вы будете готовы, вас обслужат.
Услышав столь загадочный ответ, Энн лишь пожала плечами и стала расстегивать пуговицы куртки с капюшоном, похожей на эскимосскую парку, отороченную мехом. Это был комплект свободного покроя в шотландскую клетку, который чудесно подчеркивал достоинства ее высокой и гибкой фигуры и в котором она так нравилась Джорджу.
— Ну что ж, Картрет, со мной, кажется, все разрешилось. А сколько сейчас других гостей в отеле? — Судя по всему, этот вопрос оказался к месту.
— В двадцать четвертом номере живет мистер Вормсби. Возможно, вы о нем слышали раньше. Это богатый молодой человек, серьезно интересующийся археологией. Девятнадцатый номер занимает мистер Питер Каулз — поэт, считающий себя скорее выдающимся, чем второстепенным, а в двадцатом находится мисс Кэтрин Каулз, его сестра. Кажется, она занимается моделированием одежды. Думаю, все они приехали сюда, чтобы сопоставить собственное понимание современного мира с атмосферой, некогда царившей в Крэгмуре. Вы найдете с ними общий язык. Кроме того, им можно доверять. Всем им меньше тридцати. Наверное, это — проявление нынешнего бескомпромиссного времени?
— Да, вы правы, — усмехнулась Энн. — А еще кто-нибудь есть?
Картрет снова резко покачал головой:
— Еще я, старик Вентворт, Хильда — они будут убирать у вас в номере и находиться в вашем полном распоряжении, — ну и, конечно, несколько человек на кухне, но их вы не будете видеть. Датчане держатся особняком, вы это знаете. Понадобится еще много времени, чтобы как-то преодолеть их природную скрытность и осторожность.
Энн кивнула и засобиралась к себе в номер.
У нее больше не было повода стоять здесь и просто болтать с этим человеком за стойкой. И снова ее поразила невероятная, почти осязаемая тишина в отеле, его интерьер и сама атмосфера. Правда, уже было около одиннадцати вечера, но неужели эти молодые люди так рано ложатся спать? Где все они? Почему нигде не слышно хотя бы радио или же этой непременной принадлежности двадцатого века — звука работающего телевизора? Разве что в Крэгхолд-Хаус вообще нет радиоприемников и телевизоров… Энн даже вздрогнула от такой перспективы. В конце концов, она не собиралась полностью отрешаться от благ цивилизации — с Джорджем или без него. Ей и так пришлось немало пережить за последние пять лет — после того страшного дня, когда ее родители, отдыхая в горах Калифорнии, попали под оползень и она осталась сиротой. Теперь у нее не было ни одного живого родственника — ни тети, ни дяди, ни родных, ни двоюродных братьев или сестер, ни племянников — вот такую страшную шутку сыграла жизнь с Энн Фэннер, когда ей было шестнадцать лет. Слава богу, в то время она уже училась в Бостонском университете, и отец оставил ей необходимые средства, чтобы закончить образование. Но иногда ее охватывало чувство большой обиды на судьбу, которая была к ней так несправедлива, заставив потерять родителей в то время, как она мечтала и изо всех сил стремилась стать профессиональной пианисткой. И наконец, эта история, когда однажды после многих лет учебы и напряженной работы над исполнительским мастерством она почти забросила свои занятия ради великой страсти к такому человеку, как Джордж Туэмбл. А он на поверку оказался обыкновенным пройдохой и авантюристом. Нет, теперь ей было очень нужно — просто необходимо — немного отдохнуть и обдумать все это. Крэгхолд-Хаус, вероятно, был именно тем местом, где она могла бы разобраться со всем своим прошлым, — лучше и быть не могло, несмотря на странные и даже жутковатые ощущения, которые этот отель вызывал. Энн должна решить: может быть, теперь уже не стоит касаться клавиш рояля никогда. Это проклятое чувство стыда! Что ответить профессору Элески, всегда опекавшему ее и говорившему «нет, стоит», доказывавшему ей, что она обязана дебютировать в Бостоне, или в Нью-Йорке, или в любом другом городе, чтобы сделать свою карьеру?.. Профессор был твердо убежден, что его ученица, еще двенадцатилетней девочкой оценившая по достоинству «Апассионату» Бетховена и заставившая ее звучать по-настоящему не так, как обычное школярское упражнение, достойна зарабатывать на жизнь музыкой.
— Ваш номер находится наверху через один пролет слева от лестницы. Вы легко найдете его.
Таким образом Картрет пожелал ей спокойной ночи в свойственной ему изящной манере. Энн стряхнула с себя воспоминания о прошлом и с улыбкой спросила:
— Мне не понадобится свеча, Картрет?
Услышав это, он улыбнулся своей быстрой, очень менявшей его лицо улыбкой:
— Наши клиенты предпочитают, чтобы мы сохраняли этот живописный интерьер, но у нас везде проведено электричество, есть выключатели и тому подобное. Мне проводить вас, мисс Фэннер?
— Нет, благодарю вас. Я справлюсь сама.
— Я в этом не сомневался.
— Спокойной ночи, Картрет. Я увижу вас утром?
— Возможно. Кто может знать наверняка?
И это замечание тоже показалось ей довольно загадочным. Энн отошла от стойки и направилась к лестнице с балюстрадой, неясно вырисовывавшейся на фоне темной массы, которая, вероятно, была большим залом или чем-то в этом роде. Энн Фэннер сняла куртку, нащупала на стене выключатель и нажала на него. Эффект получился магический: лестница, устланная ковром с темно-бордовыми завитками, подобными тем, что встречаются на шалях из Пейсли
[3]
, и окаймленная перилами из того же красного дерева, что и регистрационная стойка, вдруг возникла перед ней, словно дорога в Бесконечность. Это была очень длинная и очень высокая дугообразная лестница. Сдерживая улыбку, она стала подниматься, осторожно ступая ногами по довольно толстому ворсу ковра. Ярко сияющий электрический свет внезапно показался ей совершенно чужеродным в таком замке, в такой гостинице. Она даже не могла объяснить почему, но Картрет был прав: в этом интерьере свечи и канделябры выглядели гораздо живописнее.
В семнадцатом номере была довольно необычная дверь: не прямоугольная, а куполообразно закругленная сверху. Она состояла из восьми хорошо подобранных панелей красного дерева в рамке более темного оттенка. Огромная рельефная ручка была украшена какой-то непонятной филигранью, да и не ночью же рассматривать и изучать такие вещи. Внезапно Энн почувствовала, насколько она устала: ее одолевала зевота, все кости болели, руки и ноги отяжелели, а глаза просто сами закрывались. Немного смущенная, но довольная, что наконец добралась до места и может отдохнуть, она толкнула дверь. Необычная дверь открылась внутрь на удивление легко, словно лист, подхваченный сильным ветром.
Включать свет не было необходимости.
