Больше ничего не было ни видно, ни слышно. Кроме визгливого скрипа и скрежета металла.
Этот звук послышался тогда, когда внезапно пришли в движение петли огромного ящика. Это был звук поднимаемой крышки. В мертвой тишине, царившей в комнате, звука опускающейся крышки не послышалось.
За окнами этой темной комнаты, за готическими стенами Крэгхолд-Хаус, над вершинами деревьев показались первые слабые проблески рассвета. Прорвав свинцовую тяжесть небес, они рассеялись над унылым ландшафтом, простиравшимся до подножий Шанокинских гор и светлых холодных недвижных вод озера Крэгхолд. Нигде не было слышно ничего подобного щебету птиц на деревьях или шороху болотных тварей. Лягушки-быки, жабы и другие ночные обитатели были на удивление молчаливы — словно сама Природа-мать покинула эту землю ради более зеленых и более приятных полей. Крэгхолд и его окрестности лежали немые и безжизненные под предрассветным небом. Горы, деревья, трава и даже земля и сам замок — буквально все вокруг навевало ощущение мертвенного оцепенения.
В Крэгхолд-Хаус настал новый день.
Наверху, в своем номере, еще прочно запертом во время ночного кошмара, совершенно без сил Энн Фэннер неподвижно лежала на полу у окна. Трудно было понять, дышит ли она. Темные волосы волной рассыпались на полу, а гибкая фигура была невероятным образом изогнута, словно это была тряпичная кукла. Японский халат прилип к телу, словно флаг неведомой страны, развернутый в знак то ли победы, то ли поражения.
Джорджу Туэмблу не понравилось бы видеть ее такой, потому что он испытывал к ней нормальную здоровую страсть.
Никогда раньше в своей жизни Энн Фэннер не была так абсолютно беспомощна и отдана на милость судьбы. Никогда она не была столь уязвима, как теперь. Она больше не была взрослой современной американской женщиной — свободной, способной позаботиться о себе, своих делах и собственной жизни.
Теперь это был словно накричавшийся от ночного кошмара, а затем уснувший маленький ребенок. Ребенок, боявшийся темноты и любого ночного шороха.
Свет в номере продолжал гореть, а Энн оставалась лежать без сознания. В Бостоне она никогда не испытывала подобного страха — даже когда Джордж Туэмбл сделал ей свое ужасное предложение, — только теперь, в первую ночь в Крэгхолд-Хаус.
Как бы то ни было и что бы это ни было, она угодила — случайно ли или по чьему-то умыслу — в сети ужаса, которые опутали ее в этом странном доме. Как Алиса, она, сама того не ведая и не желая, ощупью отправилась в Зазеркалье — в новый и оттого более пугающий мир. И, как все неосторожные и излишне доверчивые путешественники и исследователи, она должна была заплатить за свое любопытство.
Крэгмур с его Крэгхолд-Хаус должен был стать внутренним кругом царства теней, из которого она если и выберется, то только благодаря Божьей милости.
Или если у нее достанет здравого смысла.
Энн Фэннер всегда утверждала, что если веришь в существование Бога, значит, веришь и в дьявола. Все должно было быть именно так: дьявол сосуществовал с Богом, как доктор Джекил с мистером Хайдом. То есть Люцифер должен был бороться с Богом.
И если есть царство небесное, значит, должна существовать и преисподняя, расположенная в определенном месте, как и любой географический объект, место, где с тобой могут произойти страшные, ужасные вещи. Место, где царит Ужас.
Когда Энн Фэннер наконец проснулась при свете утра, заполнившего ее комнату, и вспомнила все, что произошло с ней ночью, она уже знала, где могло находиться царство Аида. У нее уже не оставалось в этом никаких сомнений, когда она встала, пытаясь привести в порядок свое тело, душу и разум. Она просто цепенела от страха.
Крэгмур был преисподней.
Крэгхолд-Хаус был чистилищем.
Энн решила уехать из этого страшного места еще до наступления следующей ночи, до того, как ужас посетит ее снова. Это была единственная мысль, засевшая теперь в ее голове, и ее надо было обдумать с ясным умом. Теперь она точно знала, что видела то, что видела. Пусть какие угодно ученые или знахари-шаманы объясняют все это колдовством, большим количеством телятины, съеденной на обед, или суевериями.
Она больше не хотела иметь ничего общего с этим! С этим ненормальным номером, в котором при выключенном свете все предметы кажутся сделанными из серебра и кристаллов лунного света.
С движущимся огненным шаром, превратившимся в призрак недобитого воина с полей сражений Гражданской войны.
И с Картретом — с этим… этим Дракулой во плоти! Ну да, конечно! Теперь она поняла, кого он ей напоминал!
И с Вентвортом — тоже мне: только что был здесь — и уже он там, — просто какой-то вездесущий гном!
Господи боже мой! И в этот сумасшедший дом она вошла по собственной воле, улыбаясь и с широко раскрытыми глазами? Что за психушка для лунатиков? Какое ужасное место…
Твердо и спокойно, стараясь, чтобы руки и колени не тряслись слишком сильно, Энн переоделась. Она приняла твердое решение упаковать вещи и уехать, чтобы найти какое-нибудь другое, нормальное место для отдыха. Джордж Туэмбл и тот не смог бы довести ее до такой крайности. Даже он.
Она быстро натянула на себя юбку и подчеркивающий фигуру пиджак цвета зеленого горошка, повязав на шее оранжевый шарф и распушив его в вырезе. С чувством стыда она осознавала, что потрясена, как школьница. Надо было смотреть правде в глаза.
А правда состояла в том, что она ужасно, окончательно и бесповоротно напугана.
Совершенно явно чертовски напугана!
Она была уверена, что, если бы сейчас кто-нибудь неожиданно подошел сзади и сказал «Бу-y-y!!», она бы подпрыгнула до потолка. Умерла бы от страха.
Крэгхолд-Хаус полностью завладел ее сознанием. Это был неоспоримый факт.
Глава 3
ВСЕ НЕ ТАК СТРАШНО, НО…
В свете дня интерьер нижнего этажа Крэгхолд-Хаус оказался совсем не таким, каким рисовался ночью. Внезапная неприязнь Энн к этому месту вдруг отступила. Стояло раннее утро, и солнечный свет струился сквозь высокие сводчатые окна центрального зала. Она увидела вполне земной и материальный камин внушительных размеров, сложенный из красного кирпича, в котором уже приветливо горел огонь. Бодрое потрескивание поленьев и ностальгический зимний запах во всей атмосфере, казалось, давали возможность передохнуть и подумать. Багаж оставался в номере — о нем позаботится Вентворт, как только она объявит Картрету об изменении своих планов. Наверное, ей надо придумать какое-то объяснение столь внезапного отъезда. Картрет, наверное, разозлится и пустится в объяснения насчет пятидесяти долларов за номер, ну да это ее совершенно не волнует. Ей хочется только одного: уехать из этой проклятой гостиницы, и чем скорее, тем лучше.
Однако, как это обычно и бывает, в свете дня все в мире кажется совершенно иным, поэтому и в чувствах, и в воспоминаниях, и в представлениях Энн произошла любопытная трансформация.
