Словно услышав шелест полога, пришелец обернулся к кровати, и Могги отчаянно воскликнула:
— Это вы, сэр?!
— Не шевелись, и ничего с тобой не случится, — сказал он, поспешно шагнул к кровати, обхватил холодной рукой запястье Могги и снова велел, чтобы она вела себя тихо и ни в коем случае не говорила никому об увиденном; тут Могги (так она впоследствии предположила) потеряла сознание, ибо из дальнейшего помнила только, как в смертельном страхе прислушивалась, в комнате было совсем темно и у стенного шкафа снова раздался шорох, а вслед за тем стук шагов, и она решила, что с ней все кончено, но пришелец двинулся не к кровати, а к двери, а потом (как подумала Могги) вниз по лестнице.
Наутро стенной шкаф оказался запертым, дверь комнаты была закрыта, парадная и задняя дверь — на замке, а ключи лежали на столе в холле — там, где их оставили накануне ночью.
Можете не сомневаться, что обе женщины возблагодарили Бога, когда за окном начало светать и возвращающийся день возвестил о себе радостными звуками; тогда подруги по несчастью (а кто из них выглядел бледнее и испуганней, определить было трудно) сошлись в кухне за истерическим чаепитием и, прикрыв дверь и подсев с чайником поближе к окну, стали обсуждать ночные происшествия, проливать слезы и возносить молитвы.
Глава LXVIII
О ТОМ, КАК ПРОШЕЛ ВЕЧЕР В ВЯЗАХ;
ДОКТОР ТУЛ СОВЕРШАЕТ НЕБОЛЬШУЮ ПРОГУЛКУ;
ДВА ИЗБРАННЫХ УМА ВЕДУТ БЕСЕДУ;
ГЕБА С НЕКТАРОМ ВПОРХНУЛА В КОМНАТУ
А в Вязах той ночью маленькая Лили сидела с добрым стариком пастором в уютной старомодной комнате. Лили не стало лучше; она по-прежнему хворала и находилась под присмотром докторов, но рядом с отцом она всегда бывала счастлива, а он проявлял еще больше мягкости и нежности, чем обычно; он никоим образом не склонялся к отчаянию, будучи по натуре оптимистом, но все же не мог не вспомнить свою молодую жену, столь рано потерянную; раз или два в красивом девичьем личике маленькой Лили — в его чертах или выражении — мелькнуло нечто, воскресившее в памяти доктора болезненную красоту и жалобную улыбку ее матери, и он на мгновение ощутил странную боль. А потом веселая речь и обаяние дочери возвращали доктору бодрость, и мимолетная тень исчезала, изгнанная улыбкой маленькой Лили.
И доктор рассказывал о самых разных чудесах, об увеселениях, происходивших в былые времена, задолго до ее рождения: как блестяще играл на клавикордах в Мюзик-Холле великий мистер Гендель
{164}, и как говорил (и тут не было конца изречениям на немецком, латинском, французском, английском, итальянском и еще дюжине языков), и как доктору запомнилось платье, в котором его дорогая матушка отправилась в замок на большой бал у лорда Уортона — ох, бог мой, как же давно это было! А затем он рассказывал истории о бэнши, об ограблениях, призраках, о чудесном спасении людей, бывших на волосок от гибели, о разбойниках и о войнах короля Якова — об этом он в юные годы слышал от стариков, ныне давно ушедших, которые помнили то смутное время.
— А теперь, дорогой мой, — с улыбкой проговорила маленькая Лили, подсаживаясь к нему поближе, — ты должен все мне рассказать об этом странном красивом мистере Мервине: кто он и какова его история.
— Ну, ну, маленькая плутовка…
— В самом деле, ты должен и ты расскажешь, отец; слишком уж долго ты томил свою маленькую Лили ожиданием, а она обещает, что сохранит секрет.
— Красив — да, и странен, без сомнения… странная была затея — эти похороны. Очень странная, — произнес священник.
— Что за похороны, дорогой?
— Ну как же… он велел перенести тело своего отца сюда, в склеп, в мою церковь — их семейный склеп. Это было безумие, но на то он и молод, чтобы безумствовать. — И добрый пастор с легким нетерпением поворошил огонь в камине. — Мистер Мервин… не Мервин… это было имя его матери, но… смотри, не проговорись, Лили, о том, что я тебе скажу… так вот, он не мистер Мервин, а милорд Дьюноран, единственный сын прежнего лорда Дьюнорана; этот опозоренный, запятнавший себя кровью аристократ был приговорен к смерти за подлое, трусливое убийство, в тюрьме проглотил яд и таким образом завершил свой преступный жизненный путь чудовищным, смертным грехом. Вот и все, и этого более чем достаточно, дорогая.
— Это произошло очень давно?
— Да, еще до рождения маленькой Лили; я знал его задолго до этого… совсем немного. Он жил в Доме с Черепичной Крышей, когда приезжал на охоту, и держал там своих собак и лошадей… Он был утонченный джентльмен, но порочный… боюсь, что насквозь порочный человек и картежник; властный и с опасной гордыней во взгляде. Ты не помнишь леди Дьюноран?.. Ох, ох, что это я говорю? Нет конечно же! Ты не можешь ее помнить. Свою красоту Мервин унаследовал прежде всего от этой несчастной леди. У нее были большие и очень необычные глаза, как у него, — а у него глаза красивые, тебе это известно. Бедная леди ненадолго пережила крах своей семьи.
— А его здесь не узнали? Ведь местный народ очень любопытный.
— Что ты, дорогое дитя, никто из них его раньше не встречал. Его потеряли из виду все, кроме немногих, очень немногих друзей. Милорд Каслмэллард, который был его опекуном, разумеется, знает, а мне он открыл свою тайну в письме, и мы ее храним; но кому она известна, не имеет значения, ибо, как мне кажется, юноша так несчастен, что несчастнее быть не может. Городской люд принимает Мервина за его двоюродного брата, который промотал свое состояние в Париже, и что Мервин выиграл от этой ошибки и что бы потерял, если бы узнали, кто он есть на самом деле? Это несчастливая семья… над ней тяготеет проклятие. Молодой годами, но закоснелый в пороке, этот злополучный аристократ покоится ныне в склепе, рядом с гробом своей старой тетки, едва ли меньшей грешницы, чем он сам, — она щедро снабжала племянника гинеями, поощряя его юношеское беспутство. Он погубил, увы, свою прекрасную и многострадальную кузину, ее сердце разбилось, и она умерла вместе со своим маленьким ребенком в том самом, печальном и полном недобрых воспоминаний доме.
И доктор перешел к другой истории, потом еще к одной и продолжал, пока не пришла пора маленькой Лили отправиться в постель (ложилась она рано).
Не знаю, что побудило беспокойного Тома Тула закутаться в плащ и через бурю и снег проторить себе путь к жилищу Деврё, — быть может, утренний визит сюда доктора Уолсингема и надежда что-нибудь выведать? Правда, жил он по соседству, но в такую ночь и эти два шага было нелегко одолеть.
Тем не менее Тул добрался до гостиной Деврё и застал красавца хозяина в полном унынии. Маленький доктор сбросил в прихожей промокшие плащ и шляпу и бодро предстал перед капитаном; после сражения с ветром Тул запыхался и вид имел слегка взбудораженный и ошеломленный.
Деврё встал и приветствовал его без улыбки легким поклоном и словами:
— Будьте любезны, садитесь, доктор.
— Да уж, унылый денек, — произнес маленький Тул без тени смущения. — Можно сесть поближе к огню?
