Полномочия Диллона оказались неоспоримы, и доктора послали за Муром, цирюльником, а пока он не прибыл, удалили из комнаты женщин и приступили к консультации.
Глава LXXXVIII
ЯВЛЯЕТСЯ МИСТЕР МУР, ЦИРЮЛЬНИК, И МЕДИКИ ЗАПИРАЮТ ДВЕРЬ
Дамы, признаюсь, не отходили далеко от дверей, однако узнали немногое. Речь великих, заседавших внутри, была неразборчива и изобиловала специальными терминами, а доктор Диллон оказался настолько бесчувственным, что выпалил однажды какую-то шутку — какую именно, они не разобрали — и разразился грубым хохотом. От этого бедная маленькая миссис Стерк затряслась и сделалась бледной как привидение; признаки приближающегося обморока были настолько очевидны, что при иных обстоятельствах служанки отвели бы ее в детскую и уложили в постель, однако для этого пришлось бы удалиться от хозяйской двери как раз в самую интересную минуту. Поэтому служанки принялись утешать госпожу и оказали ей всю моральную поддержку, на какую способны преисполненные сочувствия особы их звания и положения.
— Ох, мэм, голубушка, не берите это так близко к сердцу… хотя, видит Бог, как я вас понимаю; до чего же жуткий этот стальной бурав, который краснорожий доктор… я говорю о том, из Дублина… выложил на стол рядом с нашим бедным господином… от такого даже палач напугается до полусмерти… а еще и полдюжины полотенец! Ни дать ни взять, мэм, дорогая, собрались забивать вола.
— Ох, не надо. Ох, Кэтти, Кэтти… молчи, не надо.
— Разве не лучше будет, госпожа, голубушка, если я расскажу вам, что там делается, а то ведь, мэм, дорогая, вы и вовсе лишитесь чувств, не зная, что они собираются с ним сотворить.
В тот же миг дверь открылась и показались прыщавое лицо и горящие глаза доктора Диллона.
— Найдется здесь крепкая женщина?.. Не ребенок, понимаете, мэм?.. Э-э… вы сгодитесь. — Он обращался к Кэтти. — Входите, будьте любезны, мы вам скажем, что делать.
Кэтти не имела ничего против; присев, она проскользнула в дверь.
— Доктор, — взволнованно шепнула бедная миссис Стерк и схватила Диллона за край одеяния, — вы думаете, операция его убьет?
— Нет, мэм… во всяком случае, не сегодня, — ответил он, отстраняясь, но миссис Стерк его не отпускала.
— Ох, доктор, вы думаете, он умрет?
— Нет, мэм… но опасность всегда имеется.
— Какая опасность, сэр?
— Грибовидный нарост, мэм… если удастся избежать воспаления. Но с другой стороны, мэм, мы можем принести ему массу пользы; и вот что, мэм, вам лучше уйти вниз или в детскую; мы позовем вас, если будет нужно… то есть если ему станет лучше, мэм, как мы надеемся.
— Ох! Мистер Мур, это вы, — всхлипнула бедная женщина, схватив за рукав цирюльника; тот только что поднялся по лестнице и теперь отвешивал поклоны и бормотал: «Ваш слуга, мэм». На его длинном честном лице, ввиду торжественных обстоятельств визита, застыло любопытно-испуганное выражение.
— Вы тот цирюльник, за которым мы посылали? — грубовато спросил Диллон.
— Это наш любезный мистер Мур, — громко и протестующе поправила его маленькая миссис Стерк; ей инстинктивно хотелось подольститься и привлечь цирюльника на свою сторону, чтобы он помог защитить от всяческого насилия ее мужа — плоть от плоти ее и кость от кости.
— Почему вы молчите, л-любезный? Цирюльник вы или не цирюльник? Что с вами? — глухо проревел свирепый доктор Диллон.
— К вашим услугам, мэм… сэр, — с поклоном живо отозвался мистер Мур.
— Тогда входите. Ну же! — крикнул доктор, красной ручищей втягивая его в комнату. — Ну, ну… ну всё… ну, ну, — грубовато сказал он миссис Стерк и ладонью преградил ей путь.
И вот он затворил дверь, и бедная миссис Стерк, услышав скрип засова, почувствовала, что ее Барни больше ей не принадлежит и она ничего не может для него сделать, только сцепить руки и возносить молитвы за его спасение; боль и страх были так сильны, что естественная для женщины мысль, какое грубое животное этот доктор Диллон, даже не пришла ей в голову.
Она слышала, как они ходили взад-вперед, говорили, но не понимала, о чем шла речь; лишь раз или два до нее доносились трудноразличимые обрывки фраз:
— …был хирург Бошан… вот смотрите.
— Очень интересно.
Потом долгое бормотание и слова:
— Крестообразно, конечно.
Это доктор Диллон произнес у дверей, куда подошел, чтобы взять со стола еще одну свечу; когда он вернулся обратно, звуки речи снова слились в неразборчивое журчание, а затем послышалось совершенно ясно:
— Руку сюда.
И спустя несколько секунд:
— Держите здесь и следите, чтобы не капало.
Снова бормотание и, как почудилось миссис Стерк, слова:
— Теперь начинайте.
Надолго воцарилось молчание, секунда текла за секундой, миссис Стерк чувствовала, что еще немного — и она закричит; сердце ее припустило галопом, сухие побелевшие губы шевелились в немой молитве Создателю; голова шла кругом, колени подгибались; она различила отрывистый тихий разговор, и вновь наступила долгая тишина; потом громкий голос пронзительно выкрикнул имя… священное и ужасное… какое мы не примешиваем к историям, подобным этой. Она узнала голос Стерка, а тот продолжал отчаянно кричать: «Убивают… пощады… мистер Арчер».
И бедная миссис Стерк отозвалась снаружи дрожащим мучительным воплем и принялась с грохотом трясти ручку и изо всех своих скудных сил толкать дверь, все громче восклицая: «Ох, Барни… Барни… Барни… голубчик… что они с тобой делают?»
— О благословенный час! Мэм… это хозяин, это он сам говорит.
И служанка, вместе с миссис Стерк стоявшая в дверном проеме, побледнела и принялась восторженно благодарить Небеса.
Стали ясно слышны голоса врачей; они успокаивали больного, и он постепенно затих. Миссис Стерк слышала (или ей казалось), как он, словно спасшийся при кораблекрушении, повторяет обрывки молитвы; потом он, тоном уже более естественным для больного, ослабевшего человека, сказал:
— Я покойник… он это сделал… Где он?.. Он меня убил.
— Кто? — раздался хорошо знакомый голос Тула.
— Арчер… негодяй… Чарлз Арчер.
— Дайте мне чашку с кларетом и водой и ложку… ага, — сказал Диллон как обычно грубовато.
Миссис Стерк услышала шаги служанки, пересекавшей комнату, потом стон Стерка.
— Вот, примите еще ложку и пока помолчите. Все очень хорошо. Так, смотрите, чтобы он не соскользнул… довольно.
Тут доктор Тул приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы высунуть голову, и, осторожно удерживая миссис Стерк, произнес громким шепотом:
— Мы надеемся, мэм, все будет хорошо, если его не волновать; вам нельзя входить, мэм, и говорить с ним тоже… позже вас впустят, но сейчас его нельзя беспокоить; пульс очень ровный, но — понимаете, мэм? — осторожность прежде всего.
