— Кто он таков? Торговец?
— Держит лавку? — вмешался Деврё.
— Лавку? Две лавки — простому торговцу до него далеко.
— Хм! Это все же не совсем то, что нам нужно, — заметил Тул.
— Ну есть же среди них такие, кто не держит лавки? — нетерпеливо осведомился Деврё.
— Сколько угодно!
— Кто же это?
— На месте сегодня был только один — мистер Дулан из Стоннибэттера. Он бывший торговец, теперь на отдыхе.
— Сойдет, — прошептал Тул; Деврё ответил кивком. — Сделай так: осторожно тронь его за плечо и скажи, что доктор Тул, местный медик, приносит тысячу извинений и приглашает его на два слова.
— Куда там! — всплеснул руками Ларри. — Да он первее всех свалился под стол, сэр, его отволокли в беспамятстве, еще когда мистер Крозьер из Крайст-Чёрч завел: «Приходи послушать, Роджер». Он уже часа с полтора как лежит в постели у себя дома, в Стоннибэттере.
— С бывшим торговцем все ясно, — сделал вывод Деврё. — Как по-вашему, что нам еще предпринять?
— Думаю, кому-нибудь из нас стоит попытать счастья в городе. Не бросать же беднягу Наттера на произвол судьбы, а кроме того, между нами будь сказано, этот О'Флаэрти, черт бы его побрал, просто взбесился; пора поставить его на место.
— Повидаем Наттера и отправляемся… вы или я… Пока эти «Соловьи» распевают, можно увести чей-нибудь нодди.
«Нодди» — дозвольте вам пояснить — называли в Дублине и его окрестностях одноконный экипаж, на смену которому позже пришел кабриолет, а теперь уже и его вытесняет кеб.
Деврё в сопровождении Тула вновь переступил порог передней гостиной. Однако дело начало улаживаться без их помощи; не ведали они и о том, что уже заваривалась постепенно новая каша.
Глава IX
КАК ДЛЯ РЫЦАРЯ ПЕЧАЛЬНОГО ОБРАЗА БЫЛ НАЙДЕН ОРУЖЕНОСЕЦ
{43}Сетуя на неудачу своей миссии, доктор Тул и не подозревал, что его встреча с Лофтусом едва не погубила всю затею. Предложение доктора повергло сию достойную особу в ужас. Тул этого не заметил, однако удалился в гневе, не пожелав Лофтусу доброй ночи, а напоследок бросил замечание, в котором явственно послышалось слово «баба». Лофтус же оставался во власти смятения и нравственных терзаний, свидетельницей которых стала одна лишь луна. Час был слишком поздний, чтобы беспокоить доктора Уолсингема или генерала Чэттесуорта. Но тут из-за оконных ставней вблизи зеленой соседской двери послышалось песнопение, славящее не Бахуса, а нежные чувства Дафны и пастушка или что-то в этом роде, и Дэну тотчас пришел на ум отец Роуч. После сильного стука мелодия смолкла и ставень растворился. Могу предположить, что, выглянув наружу и узрев Дэна Лофтуса в дезабилье, священнослужитель принял его в первый момент за выходца с близлежащего кладбища.
Как бы то ни было, его преподобие, окутанный влекущим ароматом жаркого, лимона и виски, вышел к гостю и сердечно приветствовал его на ступенях дружелюбно протянутой рукой — почтенный служитель церкви не отличался злопамятством, и певец поста не был встречен постной миной. Отец Роуч сделал попытку втащить Лофтуса в гостиную, где устроился уже с удобством, сказал Роуч, его «благородный друг Пат Мэхони, из-под Килларни, только-только прибывший сюда, — умница и рассказчик, каких мало, а уж певец — заслушаетесь».
Однако Дэн уперся и изложил свою историю в холле испуганным шепотом. Священник глубоко втянул в себя воздух через округленный рот и вытаращил глаза.
— Вот так так, дуэль! И ладно кто-нибудь другой, а то Наттер. Впрочем, мне приходилось слышать, что он был в юности недурным стрелком и фехтовальщиком, а сверх того — игроком, да вы и сами знаете — он и сейчас отпетый игрок и… впрочем, молчу. А второй-то кто?
— Лейтенант О'Флаэрти.
Его преподобие тихо присвистнул.
— Этот парень из графства Голуэй, а драчуны там знатные. Видели бы вы их во время выборов. Ну и потеха, скажу я вам, то есть занятно было их разнимать (поправка последовала, когда Лофтус внезапно изменился в лице). А вы, конечно, задались целью их разнять? Разумеется, дражайший, я желаю того же. В таком случае повременим — разберемся прежде всего в обстановке. Не стоит пороть горячку, будем кротки, как змии, и мудры, как голуби
{44}. Вмешаться и предотвратить дуэль — поступок человекоблю… человеколюбивый, но могу вам привести кучу примеров, когда таким манером из одной заварушки получалось целых полдюжины, и все в том же кругу, из-за той же ерунды, не стоящей и одной-единственной дуэли! А теперь представьте себе, что дуэль распадается сама по себе (здесь Роуч чрезвычайно хитро подмигнул), как будто так и надо, тихо-мирно — вот это дело, а вмешиваться — это только подзадоривать драчунов. Так-то, дорогой вы мой! Положитесь на меня и помните, что я вам скажу: не будет секунданта — не будет и дуэли. Офицеры отказались, Тул тоже, вы — тем паче, в городе искать бесполезно — поздно уже. Пустая затея — это я вам говорю. Послушайте меня, Дэн Лофтус: не будите вы спящих собак. Уж я-то стреляный воробей, знаю все ходы и выходы. Ступайте спать и не сомневайтесь: я все улажу так, что никто и не заметит.
Лофтус колебался.
— Да идите вы ложитесь, Лофтус, дорогуша. Двенадцатый час — никуда они не денутся; я сделаю все, что нужно, — не впервой.
— Ну что ж, сэр, всецело на вас полагаюсь. Понятно: по неопытности можно натворить бед.
Собеседники пожелали друг другу доброй ночи, Лофтус забрался по лестнице к себе в мансарду, снял нагар со свечи и вновь погрузился в события двухтысячелетней давности.
— Вот так история, — проговорил священник со значительной миной. Руки он простер вперед, а дверь захлопнул за собой при помощи ноги — «взбрыком», как он это называл. — Дуэль, дражайший Пат, ни больше ни меньше. Похоже, дело пахнет жареным.
Мистер Мэхони, успевший за время отсутствия хозяина разжечь трубку, тотчас отвел сие орудие услаждения в сторону, широко распахнул рот и не без удовольствия приготовился внимать: многие джентльмены в те дни смотрели на организованное кровопролитие как на некий изощренный вид спорта — и среди них, надобно признаться, не один служитель нашей церкви, как и той, к коей принадлежал честнейший отец Роуч. Не скажу, однако, что его преподобие разделял такие взгляды; напротив, он неизменно возвышал голос в пользу спокойствия и согласия; редкая дуэль обходилась без его присутствия (на благоразумном отдалении); таковое он объяснял своей ролью «незваного, но радеющего за всеобщее благополучие миротворца, чьи усилия — приходится опасаться — могут пропасть втуне». Он заламывал руки при каждом очередном выстреле, сыпал призывами к терпимости и любви к ближнему, заклинал прощать и изгонять из памяти обиды. В интересах справедливости следует сказать, что по отношению к раненым отец Роуч вел себя как истинный самаритянин
{45}: за зеленой дверью его дома для них всегда текли в изобилии елей утешения и наилучшие вина из тех, которые имелись у Роуча в запасе.
