— Чего нет, сэр? — Паддок произнес этот вопрос быстро, но в явном замешательстве.
— Нет ничего… ничего плохого… или… или… что толку скрывать, Паддок? — О'Флаэрти пожелтел. — Я вижу, сэр, о чем вы думаете: я отравлен!
— Нет… Нет, сэр, этого я не думаю, — негодование в голосе Паддока мешалось со смущением, — состав ничуть не опасен… по большей части… разве что в одном ингредиенте — ну в трех, но не больше — нет полной уверенности, однако не сомневайтесь, страшного ничего… ничего… Но с какой стати, дорогой сэр, вам вздумалось глотать то, что не положено, нарушая тем самым мои ясные указания?
— Спросите лучше, с какой стати я вообще согласился взять эту чертову штуку в рот! — вскричал в ответ бедняга О'Флаэрти. — Надо же быть таким идиотом, совать в рот что ни попадя, не иначе как нечистый меня попутал.
— Надеюсь, с головой у вас полегчало? — важно осведомился Паддок, дабы напомнить о целительных свойствах своего снадобья.
— Да на что она мне теперь! — взвился О'Флаэрти. — Вы, Паддок, со своими адскими зельями как старая ведьма, — кончится тем, что вы еще кого-нибудь отравите.
— Мой двоюродный дед, сэр, генерал Нигл, — возразил Паддок по-прежнему с достоинством, — прибегал к этому снадобью неоднократно и с немалой для себя пользой.
— И притом вы не можете даже сказать, отравился я или нет, — бушевал О'Флаэрти.
В то же мгновение он заметил на улице доктора Стерка и отчаянно забарабанил по стеклу. Доктор не мог не внять этому призыву: фейерверкер производил странное впечатление, но все же явно нуждался в помощи.
— Позвольте взглянуть на рецепт, — сухо сказал Стерк, — вы ведь считаете, что отравились, не отпирайтесь. — Бедный О'Флаэрти не решался назвать вещи своими именами. — Если это так, то ставлю полсотни, что мне вас не спасти, да и никому из дублинских докторов тоже, а потому давайте рецепт.
Паддок положил перед ним свои записи. Стерк лениво-пренебрежительно взглянул на обложку альбома, не нашел заглавия и вернулся к рецепту. Паддок и О'Флаэрти следили за ним, затаив дыхание. Дойдя до середины, Стерк присвистнул, а дочитав запись, нахмурился и закусил губы, так что они совсем спрятались, затем вновь осмотрел обложку, раскрыл альбом на той же странице и мрачно перечитал последнюю строку рецепта.
— И вы действительно проглотили эту… эту дьявольскую смесь, сэр? — вопросил Стерк.
— Мне… мне кажется, сколько-то проглотил, но я предупреждал его, клянусь вам. Скажите ему, дражайший лейтенант, я ведь говорил: не глотать, — вмешался маленький Паддок, от волнения не находивший себе места.
Но Стерк, будучи любителем сгущать краски и всячески свирепствовать, дабы усладить себя испугом пациентов, остановил его словами:
— Мне жаль вас, сэр. — Это «жаль» прозвучало как выстрел. — С какой стати вам вздумалось совать нос в вопросы медицины? Неужели вы думаете, что можно стать лекарем, изучая вечерами старую кулинарную книгу?
— «Кулинарную книгу»! — возмутился Паддок. — Простите меня, сэр, но мне дали понять, что этот рецепт взят из Култрава
{56}.
— Култрава? Скажите уж — Кулотрава, так будет точнее. Сэр, — обернулся он к О'Флаэрти, — много ли порошка попало вам в желудок?
— Скажите ему, Паддок, — беспомощно произнес О'Флаэрти.
— Самая малость, уверяю вас, — залепетал Паддок (не стану воспроизводить его выговор), — в муслиновом мешочке с кончик дамского мизинца.
— Окаянского мизинца! — взвился О'Флаэрти. — Мешочек был с мой большой палец, хорошо еще, что я не задохся.
— Погодите радоваться, сэр, — брезгливо усмехнулся доктор. — Осмелюсь предположить, в этом месте печет изрядно? — И доктор ткнул себя в живот.
— И что… что… что это, по-вашему, значит? Это не очень… или очень опасно? — запинаясь, взмолился бедняга О'Флаэрти.
— Опасно? — Стерк злобно хихикнул. Он не выносил, когда посторонние посягали на таинства его ремесла. — Ну как же, есть немножко, самую малость. Всего лишь отрава, сэр, смертельная отрава. И больше ничего.
Сардоническая усмешка сменилась свирепой миной, и Стерк стукнул кулаком по столу, как аукционист, объявляющий: «Продано!»
— В порошке содержится смертельный яд, и не один, а два, три… даже пять, — сурово объявил доктор. — Вы с мистером Паддоком согласитесь: случай тяжелый.
О'Флаэрти рухнул на стул и некоторое время не спускал глаз со Стерка, потом вытер взмокшее лицо и подбородок и встал, явно сам не зная зачем. Паддок застыл, заложив руки в карманы, с видом пристыженным и — надобно признать — самым дурацким; несколько секунд молча сверлил доктора своими круглыми глазками, а потом положил на его руку свою непритворно трясущуюся ладонь и заплетающимся языком произнес:
— Да, сэр, вы правы: вина на мне, я его отравил. Это я — о благие Небеса! — я, я…
Слова Паддока тронули О'Флаэрти; бледный, на негнущихся ногах, подобный сомнамбуле, он приблизился к Паддоку и зажал его пальцы в своей ледяной пятерне.
— Скажу как на духу, Паддок, у вас золотое сердце; настоящий джентльмен, сэр, он таков! Вина моя, доктор, он меня предупредил: глотать нельзя ни капли. Не забудьте мои слова, доктор: я сам виноват. Дурак я, Паддок, и вечно у меня все наперекосяк, и… и… прощайте, джентльмены.
— Неужели… неужели ничего… доктор, ради бога… Заклинаю вас, доктор, придумайте, ну придумайте хоть что-нибудь… Должно же быть какое-нибудь средство, — взмолился Паддок.
— Вот так и бывает, сэр: напичкают себя или других шарлатанским зельем, а потом (как же иначе!) подожмут хвост и к нам: совершите чудо, доктор! Ну что ж, доза далеко не лошадиная, яд не из самых опасных — пусть примет лекарство, которое я пришлю, и — не исключаю — с божьей помощью выкарабкается.
А Паддок уже стоял у края кровати, тряс как одержимый руку фейерверкера и лихорадочно твердил:
— Вы спасены, дорогой друг, — dum thpiro thpero,
[14]
— он… доктор Стерк… он говорит, что может вас спасти, дорогой лейтенант… дражайший мой О'Флаэрти… он может вас спасти… вы будете живы и здоровы, дорогой сэр.
О'Флаэрти в полном отчаянии отвернулся уже было к стене; он, как это бывает с иными, безумно боялся умереть на своем покойном ложе; другое дело, если смерть застигнет врасплох, славная и бурная, — тогда ее встречают криком «ура!» и салютуют рапирой. Фейерверкер рывком привстал и несколько секунд растерянно созерцал Паддока, затем с долгим вздохом облегчения возвел глаза к небесам и невнятно забормотал. «Слава тебе, Господи» (произнесенное с трудом), «больше никогда» и «бес попутал» — вот все, что удалось расслышать Паддоку. Из-под одеяла высунулась сперва длинная голень фейерверкера, затем он потребовал, чтобы ему дали одеться, побриться и заняться прочими приготовлениями, дабы, как подобает джентльмену и офицеру, с ликованием в душе отправиться на Пятнадцать Акров, где должна была решиться его участь.
