— Тогда от кого оно и о чем гласит? — Мервин вновь стал терять терпение.
— Прошу прощения, мистер Мервин; у меня в церкви — в чейплизодской церкви — масса дел, приходится возиться то в одном конце, то в другом, то ни свет ни заря, а то и поздно вечером, и все в одиночку, сэр; и когда я прохожу над южным склепом, я часто думаю о вас.
— Я хочу знать, сэр, что за послание вам поручено передать и кем? — настойчиво повторил Мервин.
— Вашим отцом.
В мрачном диком недоумении Мервин взирал на Айронза, гадая, в своем ли тот уме; ему, казалось, пришлось подавить некоторый испуг, прежде чем вновь дать волю негодованию.
— Вы ошиблись, мой отец умер.
В его приглушенном голосе ярость боролась с волнением.
— Умер, сэр, совершенно верно, — отозвался угрюмый пришелец с той же слабой улыбкой и вызывающим спокойствием.
— Говорите, любезный, кто прислал вас?
— Достопочтенный лорд виконт Дьюноран, ныне покойный.
Я говорил уже, что хрипотца в голосе выдавала его недавнее общение с бутылкой.
— Да вы пьяны и при этом имеете наглость приплетать имя моего отца к своим вздорным хмельным фантазиям, забулдыга вы несчастный!
В тот же миг пробегавшее облако заслонило луну; Айронз потемнел — казалось, он, как обиженное привидение, вот-вот исчезнет. Продолжалось это не более минуты, в вернувшемся свете Айронз возник вновь и заговорил:
— Глоток виски в «Доме Лосося» — перед приходом сюда, для храбрости. Я не пьян — и близко нет.
Ответ прозвучал совершенно безразлично, словно Айронз беседовал сам с собой.
— Но… но почему же вы о нем заговорили? — повторил Мервин, охваченный странным волнением.
— С вашего позволения, сэр, не о нем — от его имени. Что, если мне поручено передать вам послание, — вы не хотите его выслушать?
— Вы спятили, — смерив Айронза ледяным взглядом, проговорил Мервин; ему начало казаться, что происходящее он видит во сне.
— Скорее спятили вы, сэр, — ответил Айронз тоном грозным и зловещим, но в лице его не дрогнул ни единый мускул. — Я пришел сюда не шутки шутить — я пришел с посланием… оно… вот что! Ваш достопочтенный отец, что покоится, укрытый свинцом и дубом, в безымянном гробу, желает, чтобы вы знали: он заявил… как и должно быть… и я могу это доказать…
— Что? Что он заявил? О чем? Что вы можете доказать? Говорите, любезный! — Белки Мервина сверкали в лунном свете, рука потянулась к глотке Айронза; он трясся и выглядел как безумный.
— Держите руки при себе или ничего больше не услышите, — предостерег Айронз, также слегка изменившись в лице.
Мервин молча опустил кулак и, поджав губы, нетерпеливо кивнул клерку.
— Да, сэр, он желал, чтобы вы узнали: он этого не делал… и я могу это доказать — но не стану!
В этот миг в руке Мервина что-то сверкнуло; с грохотом опрокинув стул, он двинулся к Айронзу.
— Вы у меня в руках, один шаг, и вы мертвец, — хрипло произнес клерк, удаляясь в глубокую тень, к двери; в его вытянутой руке тускло поблескивал пистолетный ствол.
— Стойте — не уходите, — отчаянно крикнул Мервин, — заклинаю вас… умоляю… кто бы вы ни были, вернитесь… видите, я безоружен. — И он швырнул шпагу назад, к окну.
— Вы, молодые джентльмены, чуть что готовы напуститься на бедняг вроде меня; хорош бы я был, сэр, если бы не позаботился о себе заранее, — сказал Айронз своим обычным ровным тоном.
— Не знаю… мне все равно… я не прочь умереть. Да, да, верно; я готов пожалеть, что вы меня не застрелили.
— Помните, сэр, вы дали слово, — в прежнем тоне произнес клерк, медленно отступая к двери; правую руку он держал в кармане, глаза спокойно, но подозрительно следили за движениями Мервина.
— Не знаю, кто вы и что вы, но если вы знавали когда-нибудь человеческие чувства… я хочу сказать, если вы хоть сколько-нибудь способны к состраданию, то лучше убейте меня одним ударом, чем дразнить жуткой надеждой, что была моей пыткой — вернее, безумием — всю мою жизнь.
— Хорошо, сэр, — произнес Айронз мягко, с тенью безмятежной улыбки, — если вы хотите говорить со мной, придется вам вести себя иначе, потому что, сказать правду, вы и не знали, а ведь были на волосок от смерти; ни одна живая душа не должна проведать, что Зикиел Айронз, клерк, побывал здесь в ночь на вторник; я не желаю вам зла, но если бы заподозрил, что вы меня выдадите, застрелил бы вас прямо сейчас.
— Вы хотите, чтобы ваш визит остался тайной? Что ж, клянусь молчать. Продолжайте.
— Мне немногое осталось сказать, ваша честь, но сперва: как вы думаете, ваши слуги слышали только что шум?
— Старуха глуха, а ее дочь после захода солнца боится даже шевельнуться. Не бойтесь, они не помешают.
— Как же, знаю: все думают, что в доме водятся призраки. Но мертвые не разболтают — я боюсь живых; я думал, будет темнее — чудное дело, как прорвало облака; жизнь бы отдал, только бы меня не заметили вблизи Дома с Черепичной Крышей. Потом, если случится встретиться, не заговаривайте со мной и виду не подавайте, что мы знакомы, хорошо, сэр? Я сам не подарок, но есть и кое-кто похуже.
— Согласен, я вас не узнаю.
— Те, кто следит за мной, могут прочесть в облаках или в бегущей воде, о чем вы думаете, даже если вы далеко — в целой миле; они умеют двигаться как бестелесные духи, но, если нужно, вцепляются мертвой хваткой. Немного терпения… послание я вам передам… и оно истинное; а доказать это я могу, но мне нельзя. Однако час придет, только имейте терпение и клянитесь, сэр, душой и честью, что будете молчать, иначе вы меня погубите.
— Душой и честью клянусь молчать. Продолжайте.
— Не говорить никому — ни знатному, ни простому, ни богатому, ни бедному, ни мужчине, ни женщине, ни ребенку, — что я здесь побывал, потому что… но не важно.
— Обещаю и это; ради бога, продолжайте.
— Нет, сэр, с вашего позволения, больше ни слова, пока не придет время, — отвечал Айронз. — Я уйду так же, как пришел.
Он поднял оконную раму, легко спрыгнул на траву и заскользил прочь, огибая разросшиеся фруктовые деревья; не прошло и минуты, как он пропал из виду.
«Возможно, вначале он намеревался сказать больше. Некоторое время он собирался, казалось, открыть все, — думал Мервин, — а потом заколебался и, поразмыслив, отступил». Этот странный, бесплодно дразнящий любопытство разговор стоил, однако, многого: теперь стало ясно, откуда ждать новостей, на что надеяться.
Глава XLI
СВЯЩЕННИК ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ, И ЛИЛИ ОТВЕЧАЕТ НА ЕГО ВОПРОС, И ВРЕМЯ НЕЗАМЕТНО ПРОХОДИТ, И В ВЯЗЫ ЯВЛЯЕТСЯ ТЕТЯ БЕККИ
Следующим утром, ровно в час завтрака — а завтракали в те дни рано, — у садовой ограды перед Вязами раздался веселый голос священника, и, поздравляя его преподобие с возвращением, навстречу примчался из конюшни сияющий Том Клинтон, схватил под уздцы лошадь и придержал стремя; пастор приветливо улыбался и сыпал вопросами — он походил на человека, который, возвратившись через долгий срок из далеких краев, рад видеть свой дом и знакомые лица (отсутствовал он, правда, ночь и часть дня, но, как всегда, успел соскучиться по дочери и всем домашним); Лилиас, выбежав к калитке, приветствовала его улыбкой и еще более нежными, чем обычно, словами; отец с дочерью расцеловались, обнялись и снова расцеловались; похлопывая Лилиас по щеке, доктор заметил, что она слегка бледна, но пока промолчал, дабы ничем не омрачать минуты встречи; и Лилиас, тесно обхватив отца, сжимая в правой руке его ладонь, а левой обняв за плечо, повела его по гравиевой дорожке к дому, как драгоценного пленника, — все двадцать-тридцать шагов, что отделяли их от двери.
