Они поступили так же, поискали на дороге, но знакомых отпечатков не обнаружили и свернули на узкую полосу побережья; вблизи ворот парка имелось углубление, и там, в мягкой глине, нашелся новый след, который привел к берегу; здесь злодей, судя по всему, остановился — на площади размером с большой лист писчей бумаги дерн был весь истоптан; можно было предположить, что некоторое время преступник пребывал у самой воды, поворачиваясь и переминаясь с ноги на ногу, словно ему невтерпеж было стоять неподвижно.
На этом пятачке след обрывался, но тут же вплотную проходила лошадиная тропа, посыпанная гравием, — такие устраивали военные, чтобы водить лошадей на водопой. Преступник мог по этой тропе выйти на городские улицы или же — так предположил Лоу — водным путем добраться до одного из воровских притонов на задворках улиц Уотлинг или Сент-Джеймс. Итак, Лоу, в котором во время погони за вором или убийцей просыпался Нимрод
{132}, поскакал кружным путем на противоположный берег, но прежде сказал Тулу, что обратится с просьбой осмотреть пациента (или труп — смотря как обернутся дела) к великому доктору Пеллу — сам Тул не желал навязывать миссис Стерк свои услуги.
А тем временем доктора Стерка, похожего на безвкусно наряженное мрачное изваяние, несли вверх по его собственной лестнице; бедная жена сотрясалась от рыданий на лестничной площадке, вокруг обменивались приглушенными восклицаниями горничные, пораженные ужасом дети в немом изумлении смотрели через перила; наконец Стерка уложили в кровать, где ему предстояло отныне покоиться без сна.
Глава LIV
МИСС МАГНОЛИЯ МАКНАМАРА И ДОКТОР ТУЛ НЕЗАВИСИМО ДРУГ ОТ ДРУГА СОВЕРШАЮТ ПОСТУПКИ, ДОСТОЙНЫЕ ДОБРЫХ САМАРИТЯН, А ВЕЛИКИЙ ДОКТОР ПЕЛЛ ВЗБИРАЕТСЯ ПО ЛЕСТНИЦЕ ДОМА У КЛАДБИЩА
Итак, с пульсом или без пульса, мертвого или живого, доктора Стерка водворили в его постель.
Бедная маленькая тихоня и трусиха миссис Стерк, можно сказать, впала в исступление у ложа супруга.
— О! Мой Барни… мой Барни… славный мой Барни, — рыдала она. — Его нет больше… он не заговорит никогда. Как вы думаете, он слышит что-нибудь? О Барни, дорогой мой… Барни, это твоя бедная маленькая Летти… о… Барни, дорогой, ты слышишь? Это я, твоя бедная дурочка Летти.
Все то же суровое лицо и уши, глухие как камень. Ни ответа, ни признаков жизни.
И миссис Стерк послала к доктору Тулу со слезной мольбой явиться, что доктор весьма любезно и сделал, — собственно говоря, в ожидании этого вызова он не выходил из дверей своего жилища. Он с большой сердечностью пожал миссис Стерк руку, в ответ на ее горестное обращение «преисполнился» и заверил, что отчаиваться рано.
На сей раз он объявил положительно, что Стерк еще жив.
— Да, дорогая мадам, как и мы с вами. Ошибки быть не может.
Когда больного поместили в теплую постель, признаки жизни стали проявляться все более убедительно. Однако — и Тул это понимал — пациент находился в коме, и доктор не надеялся, что он очнется.
А несчастная, бледная как мел миссис Стерк, которая, пока Тул думал, не сводила умоляющих глаз с его румяного лица, разразилась потоком слез и принялась призывать на его голову благословение Небес.
— Он поправится… что-то мне об этом говорит. О мой Барни… дорогой… ты поправишься… поправишься.
— Пока есть жизнь… знаете ли… дорогая мэм. — Тул старался проявить максимум такта. — Но вот… знаете… голова пострадала очень серьезно; а мозг, сами знаете… центральный орган… весьма… весьма… Но, как я уже сказал, пока есть жизнь, есть и надежда.
— Он сильный… с болезнями справляется шутя; у него столько мужества.
— Тем лучше, мэм.
— И я вот что думаю: если уж он не умер сразу и проявил такую удивительную выносливость, — о мой дорогой! — то он поправится.
— Как же, как же, мэм, бывают поразительные случаи выздоровления.
— Знаете, он уже пошел на поправку, и мне-то известно, как он умеет справляться с болезнью — просто на удивление, и, с тех пор как его уложили в постель, ему стало намного лучше. Теперь я уже различаю, как он дышит, а ведь это добрый знак; и Господь милостив… а то… все наши бедные детки… что с нами будет? — Миссис Стерк быстро осушила глаза. — Вам ведь известно, тем, кто чтит отца своего и мать, — я часто находила в этом утешение — обещаны долгие дни, а он настолько почтительный сын, что второго такого не найдешь. О, славный мой Барни, нет; все потому, что мне недостает веры в милость нашего всемогущего Творца.
И таким образом маленькая женщина, стоя с доктором в дверях, жалобно заглядывая ему в лицо и вцепившись в обшлаг его сюртука, вела спор с неумолимой смертью.
Как же мы глупы и слепы; если, несмотря на наши отчаянные мольбы, нас постигает удар, то наша вера в силу молитвы бывает поколеблена; нам кажется, что наши слова не достигли ушей Всеведущего, не вызвали сострадательного отклика. Однако разве мы способны достаточно глубоко проникнуть в суть возвышенно-непостижимой, далеко спланированной игры, которая определяет судьбы наши и других людей, чтобы, сидя у доски, с уверенностью диктовать ходы?
Предположим, вы поставили 100 фунтов на успех Мэрфи или Стаунтона; как посмотрят эти господа, если вы безрассудно станете уговаривать их не жертвовать такой-то пешкой или не брать, к примеру, коня? А ведь шахматная доска есть всего лишь игрушечное подобие того страшного поля битвы, где меряются силами умы, сущие в вечности, премудрость высшая выступает против премудрости низшей, исполинский разум, создавший нас, — против неимоверной изворотливости, стремящейся нас уничтожить; битва эта смертельна и не допускает ни примирения, ни компромиссов.
Относительно болезни бедной миссис Наттер и причин, ее породивших, в Чейплизоде ходили разнообразные толки. Кое-кто прослышал, будто блэкмурская ведьма вызвала из стенного шкафа в гостиной самого нечистого в телесном облике и он погнался за нею и Салли Наттер, лягаясь копытом; на их крики прибежал Чарлз Наттер, который курил в саду; тому тоже пришлось бы плохо, но он, не теряя присутствия духа, схватил большую семейную Библию, лежавшую на подоконнике, и с ее помощью поборол выходца из преисподней. Другие рассказывали, будто из пола вырос дух старого Филиппа Наттера и произнес речь, полную жутких угроз — не знаю, каких именно. Эти басни родились в пивной и в кухне, а за карточным столом и за стаканом кларета можно было услышать другие сплетни и рассуждения — едва ли более складные и вразумительные. Собственно говоря, никто не знал, что и думать. Стало ясно, что Наттер исчез, и всем было неспокойно. Неприязненные отношения между ним и Стерком ни для кого не оставались секретом; никто не заговаривал об этом вслух, но каждый догадывался, какие мысли посещают соседа.
Наша цветущая приятельница, высокорослая красавица Магнолия, выслушав доверительные намеки взволнованной миссис Мак, отправилась в дальний путь к Мельницам; она была вне себя и клялась отомстить миссис Мэтчуелл, поскольку от души любила бедную Салли Наттер. Темноволосая стройная амазонка утешала и жалела несчастную Салли и сыпала проклятиями в адрес ее трусливой зложелательницы; щечки ее при этом напоминали розовые лепестки, а глаза, обводившие комнату в тщетных поисках дамы в черном, метали молнии; надобно признать, что, рассвирепевшая и участливая, она была чертовски хороша.
