— Можно-то можно, а если огарок заключен в стеклянную бутылку, то как вы, к черту, его раздуете?
— Тьфу! — говорил Серебряные Очки, и стекла холодно посверкивали.
— Вы уж меня простите, сэр, но вы не совсем понимаете, — с некоторым высокомерием произносил Тул. — На черепе имеются два следа от удара — длиной с этот вот карандаш. Обе раны вдавленные — во вмятину войдет ваш палец. Спросите Айронза — он иногда делает перевязки вместо меня.
— Я предпочитаю спросить вас, сэр, — отпарировал Дейнджерфилд, тоже с оттенком надменности.
— О трепанации не может быть и речи: раны чересчур протяженные и к тому же воспалены; больной ее не выдержит — это все равно, что убить его на месте. Понимаете, сэр? А иначе мозг не освободишь.
Генерал Чэттесуорт тогда еще не вернулся. По пути домой он завернул в сторону, чтобы три дня побыть в Бакстоне
{146} на фешенебельном курорте и окончательно набраться сил перед зимой. Однако здешний Силоам
{147} крепышу генералу пользы не принес: после второго погружения большой палец левой генеральской ноги атаковала подагра и премилым образом, не распространяясь выше, засела там на три недели.
А к концу этого срока подошло время ежегодного бала, который устраивали офицеры Королевской ирландской артиллерии. Для жителей городка это было большое событие. Бедная миссис Стерк, которая ухаживала за своим славным Барни, расценила, разумеется, этот праздник как вопиющее, оскорбительное проявление бесчувствия. Но мир следует своим инстинктам и склонностям, занимается делами, а также развлечениями, сколько бы славных Барни ни лежало тем временем при смерти.
У Вязов, дома священника, остановилась очень нарядная карета, в которой прибыли тетя Бекки и Гертруда в сопровождении двух лакеев в кружевах и с факелами; дамы собрались по пути на бал навестить маленькую Лили, показать свои платья, в самом деле дивные, и пообещать, что завтра наведаются еще раз и расскажут все новости. Лили, как я уже упоминал, хворала, и балы со всяческими флик-флаками были не для нее.
Маленькая Лили широко, по-детски улыбнулась и обняла величественную тетю Бекки за шею.
— Добрая моя, милая тетя Бекки, как это любезно и как похоже на вас и Герти — прийти ко мне. О, что за великолепные дамы-близняшки! — И, подражая Нелл из фарса, Лили по-деревенски присела. — Этого я раньше не видела, — и она присмотрелась к ожерелью Гертруды, — а какое чудесное у вас кружево, тетя Бекки. Она ведь настоящая красавица — правда, Герти? Такой красивой я ее никогда еще не видела. Она затмит всех. Второй такой тонкой талии не сыщешь. — И Лили соединила свои стройные пальчики в кольцо, изображая талию тети Бекки. — Тебя рядом с ней и не заметят, Герти; все молодые люди как один примутся по ней вздыхать.
— Ах ты, противная маленькая шалунья! Ну погоди, сейчас тебе достанется, будешь знать, как смеяться над старой тетей Бекки, — вскричала мисс Ребекка, замахнулась веером и сделала несколько крохотных шажков в направлении Лилиас; она весело улыбалась, потому что знала — по поводу талии Лили права, и любила, когда эта проказница над ней подшучивала. На мисс Ребекке были ее бриллианты, и последний взгляд в зеркало придал ей уверенности в себе. Они с Лили вечно затевали игру — в обществе Лилиас Уолсингем любой становился жизнерадостным ребенком.
Гостьи пробыли в Вязах добрых четверть часа, и наконец подошедший к окну лакей кашлем напомнил тете Ребекке, что время идет, а Лили настаивала на том, чтобы до их отъезда сыграть менуэт и деревенский танец и позвать старую Салли — пусть посмотрит, как тетя Ребекка с Гертрудой проделают несколько па; поэтому между Лилиас и тетей Бекки вновь вспыхнула небольшая битва, как обычно бывало при их встречах и расставаниях. И почему же каждый раз, когда маленькая озорница затевала шутливую потасовку, тетя Бекки несколько мгновений не сводила с нее бесконечно нежного, ласкового взгляда, слабела и становилась как маленькая девочка? Думаю, к любому сердцу имеется дорожка, и люди, обладающие даром интуиции, безошибочно такие дорожки отыскивают.
Шелестя юбками, великолепные дамы удалились, оставив Лили во власти возбуждения; с горящими щеками, опираясь пальцами на раму, она следила из окна за их отъездом, а затем вернулась на место; губы ее слегка улыбались, а в глазах стояли слезы. Разрумянившаяся, она села за клавикорды и сыграла деревенский танец, потом старинную ирландскую мелодию, веселую и живую. И в дверь с задумчивой улыбкой на добром лице заглянула старая Салли, которую привлекли непривычные звуки.
— Входи, моя разумница Салли, моя душечка! Мне пришла в голову одна затея; ты должна будешь меня одеть, потому что я собираюсь на бал.
— Бог с вами, мисс Лили, дорогая, — с улыбкой качая головой, отозвалась старая Салли. — Что скажут доктора?
— Пусть говорят что хотят.
И маленькая Лили, с ярким румянцем на щеках, сверкая глазами, поднялась с места.
— Ангельчик! — воскликнула старая женщина; взгляд на это милое и любимое юное лицо заставил ее, как иногда говорят, «преисполниться». — Да с вами рядом никто и стоять не достоин; второй такой, как наша мисс Лили, не сыскать.
Некоторое время она молча улыбалась, а потом сказала:
— Но, дорогая моя мисс Лили, вы ведь уже больше месяца не выходили из дому.
— И этого тебе недостаточно? Как тебе не стыдно запирать меня так долго, злющая старушонка? Ну, ну, Салли, голубушка, я решилась, и я поеду на бал, но только ты не бойся. Голову я прикрою, а там попрошу доложить тете Бекки и загляну всего на десять минут, не раздеваясь. И туда и обратно я доберусь в портшезе — ну какая в том беда?
Что это было — задор? Возможно, она хотела показать всем, что не боится кое-кого встретить. А может, ей — и в самом деле больной — вздумалось просто послушать пиликанье скрипки и веселые шутки и убедить знакомых, что она не пала духом? Или, под действием загадочного притяжения, она хотела еще раз взглянуть на него — издалека и мельком, не откидывая капюшона, — а потом предаться бесконечным размышлениям и долго-долго вить тонкую паутину надежды, вызывая из памяти навсегда запечатлевшиеся в ней легкомысленный румянец, или странную печальную улыбку, или загадочно-взволнованный взор? Она отвергла его на словах, но не отвергла сердцем. Бедная маленькая Лили! Она мечтала, что в один прекрасный день он исправится. Она все еще видела в нем героя и надеялась, очень надеялась, что он будет ей верен. И этой безумнейшей из безумных надеждой, непонятной для нее самой, жила ее любовь — ожиданием, что повеса вернется на стезю добродетели.
— Но, дорогая мисс Лили, вы ведь знаете, у бедного хозяина разорвется сердце, когда он услышит, что вы такое учудили: выйти из дому без позволения доктора, поздно вечером, чтобы после жаркой комнаты вас на обратном пути просквозило на холоде.
Маленькая Лили остановилась:
— Всего один шажок, Салли. По-твоему, отец в самом деле рассердится?
