— Здесь есть сила, — наконец выговорила она и чуть не добавила: «Сила, тянущая наверх».
— Здесь есть суровость, — ответил он. — Море не допускает ошибок, а земля не отказывается ни от чего. Здесь ничего не прощается. Здесь все дается тяжело, даже слезы. И человек не может спрятаться ни от чего и ни от кого, даже от самого себя.
— Вы думаете, что именно за этим я приехала сюда — чтобы спрятаться от чего-то?
Он не ответил, но твердо посмотрел в ее глаза.
— Вы настолько вросли в это место, что не замечаете красоты в его суровости, — сказала Джейн.
Она увидела, как лицо его тронула мимолетная печальная улыбка, и удивилась тому, как обаятельна она была.
— Я способен видеть красоту, — сказал Феррис Дункан. — И я понимаю эту красоту очень хорошо. Это суровая красота, это то, что остается после того, как все смывается прибоем.
— Но она есть. Она существует.
Улыбка появилась снова, такая же короткая.
— Да, она настоящая, — сказал он. — И я вижу вашу красоту и вижу, что она тоже настоящая. Она способна осветить ночь, но она — не для этой земли.
— Что вы имеете в виду? — спросила Джейн.
— Чертополох зацветает тогда, когда увядает ландыш, — сказал он. — В вашей красоте нет жесткости. Вы — мягкая земля и тихие, затененные места, как, может быть, берег ручья в лесной долине.
— Вы ошибаетесь, — сказала Джейн, слыша неповиновение в своем голосе и надежду в этом неповиновении.
— Возможно, — сказал он без улыбки, но чувствовалось, что он совсем так не считает.
Он повернулся и, собрав сети и поплавки, закинул их в лодку. Быстро запрыгнув в нее, он укрепил поклажу, а затем снова спрыгнул на песок. Неожиданно она почувствовала, что не хочет, чтобы он уходил. Этот суровый мужчина, который отсчитывал каждое слово, имел в себе все, что она надеялась здесь для себя найти.
— Вы уходите? — спросила она, и он остановился, держась за нос лодки.
— Енох ждет меня на мысу. Мыс — там, внизу, не сажать же мне его в вашей бухте, — сказал он, и в его голосе и глазах появилась неожиданная твердость.
— Что вы имеете в виду? — спросила Джейн.
Глаза Ферриса Дункана потемнели.
— Вы странная, — сказал он. — Может быть, вы действительно не знаете.
— Не знаю что? Почему мистер Уэзерби должен был вызвать меня? Нет, я не знаю, — сказала Джейн.
— Тогда лучше выясните это, — сказал Феррис Дункан, упираясь плечом в лодку и сильно толкая ее.
Лодка скользнула с песка в воду, мощным прыжком он оказался в ней, в руках его моментально появились весла, и лодка поплыла, сопротивляясь прибою. Джейн смотрела, как она раскачивалась на набегавших волнах, преодолевая их снова и снова, и увидела, что, немного отплыв, он включил мотор. Она помахала ему рукой, когда лодка сделала круг и устремилась в открытое море. Он держал руку на руле, но она чувствовала, что глаза его устремлены на нее. И когда лодка стала маленькой точкой на волнующейся поверхности моря, она повернулась и направилась обратно в дом. Разговор с мистером Уэзерби, решила она, должен был определенно войти в повестку дня. «У всех, казалось, были собственные соображения о причинах моего приезда на Ястребиный мыс», — подумала она мрачно, но на самом деле все они и не подозревали об истинных мотивах, которые заставили ее приехать сюда. И как только она подумала об этом, она снова увидела себя сидящей на кровати в ту ночь в своей квартире, осознавшую в одно мгновение, что она должна приехать сюда, на Ястребиный мыс. Были ли еще другие причины, кроме этих, спрашивала она саму себя. Не было ли их более чем достаточно? Отгоняя эти мысли, она добралась до дороги, идущей вдоль дюн, и направилась к дому. И когда она приближалась к этому серому, ожидающему ее зданию, навстречу ей, казалось, протянулись щупальца его насмешливого недоброжелательства, и она почувствовала, как по ее коже внезапно прошел холодок.
Когда она приблизилась, то услышала через массивную дверь разносящийся эхом стук молотка. Когда она открыла ее, то увидела мужчину на лестничной площадке второго этажа, устанавливающего временное угловое крепление из плоской белой сосны, наподобие моста между балюстрадой и перилами лестничной площадки. Мужчина взглянул на нее и продолжил свою работу. Проходя мимо кухни, Джейн увидела Аманту Колбурн и остановилась в дверях.
— Скажите, Аманта, не входит ли во владение этого дома еще какая-то бухта? — спросила Джейн. Она увидела, как экономка повернулась к ней, худое лицо было суровым, глаза сузились.
— А вы разве не знаете об этом? — ответила женщина, и Джейн возмутилась.
— Черт побери, ведь я вас спрашиваю! — воскликнула она и увидела, как глаза женщины еще больше сузились и стали похожи па лед под зимним небом.
— Бухта находится в стороне от дома, в самом конце плоскогорья, — сказала женщина. — Если выйти из дому, то к северу. Можете туда прогуляться.
— Спасибо, — произнесла Джейн с холодком в голосе. — Сначала я пойду приму горячую ванну, потом переоденусь и приведу себя в порядок. Днем я хочу пойти в город и повидаться с мистером Уэзерби.
— Я останусь до обеда, если вы вернетесь вовремя, — сказала Аманта. — И приготовлю жаркое.
— Я приду к обеду, — сказала Джейн и увидела, что Аманта опустила глаза и отвернулась от нее, будто боялась выдать свою неприязнь.
— Для вас есть письмо, — сказала Аманта Колбурн, не поднимая глаз. — На столе в библиотеке — на том маленьком, который возле двери.
— Письмо! — эхом отозвалась Джейн и нахмурилась, а затем поспешила в библиотеку и схватила со стола конверт.
Это, конечно, Тед. Ему единственному она сказала о том, куда собирается поехать. Она вернулась в свою комнату, держа в руке письмо и видя перед собой широкое доброе лицо Теда, его песочные непокорные волосы и светло-карие глаза. Тед ей много помог в последний месяц. Между ними были только дружеские отношения, но эти отношения были очень крепкими. Тед Холбрук был олицетворением очарования и остроумия. Ирония, сарказм и обаяние смешивались в Теде необыкновенным образом. Он также был одним из лучших журнальных и светских фотографов. Он был на высоте, если действительно старался и работал, как часто она говорила ему. Но когда он прилагал минимум усилий, у него выходило «депрессивно, рассеянно и уныло». Тед полностью следовал принципам удовольствия и, в отличие от других, которые порой работали с отчаянием, Тед следовал этой философии с непринужденным очарованием истинно верующего. Он был невероятно рассудительным, удивительно нежным и, безусловно, очень заботливым, за что она была благодарна ему. Когда она сказала ему, что уезжает, чтобы побыть одной, он выпросил у нее адрес и пообещал писать каждый день. Она расценила это желание как его очередной замысел, веселый и добрый, однако, так или иначе, оценила его по достоинству.
Она положила конверт на край ванны и принялась ее наполнять; вода была горячее, чем она могла надеяться. В запотевшем зеркале на стене она уловила очертания своего высокого, хорошо сложенного тела, его плавные и изящные линии, подчеркивающие тонкую талию. Она была привлекательной и желанной и всегда принимала это как само собой разумеющийся дар. Но вдруг она поняла, что этот дар таит в себе тяжкую ответственность. Она погрузилась в глубокую просторную емкость и позволила теплой воде накрыть ее тело. Потянувшись, она взяла письмо, лежащее на краю ванны, и открыла конверт, вспомнив о том, как Тед пытался отговорить ее от того, чтобы она уезжала одна. Начав читать, она сразу же увидела, что он был одним из тех людей, которые живо предстают в своих письмах. Она читала нетерпеливо, с легкой улыбкой на губах.
