Участники уже подходили к месту, откуда должны были пускать всех биться; оно было с другой стороны арены, за ним виднелась запруженная река. Кто-то был позади, кто-то двигался чуть впереди; вдруг Вронский услышал громкое тарахтение примитивного двигателя позади себя, его обогнал Махотин в своей толстой, удивительной Матрешке с тяжелым низом округлой верхушкой и бойко нарисованным лицом мужика. Вронский поморщился и сердито посмотрел на него. Было что-то странное в этой Оболочке, и Вронский смотрел теперь на Махотина как на главного своего соперника.
Фру-Фру упивалась нетерпением Вронского, подобно тому как лошадь пьет ключевую воду возбужденно поставила свои сильные задние ноги на точку старта, заставив Вронского прижаться спиной к дальней стенке кабины. «Это будет достойная битва», — подумал он.
Глава 14
Всех офицеров в Выбраковке участвовало семнадцать человек. Сражение должно было происходить на большом четырехверстном эллиптической формы кругу перед беседкой. На этом кругу были устроены девять препятствий: река, большой, в два аршина, глухой барьер пред самою беседкой, канава сухая, канава с водою, косогор, ирландская банкетка, состоящая (одно из самых трудных препятствий) из вала, утыканного хворостом, потом еще две канавы с водою и одна сухая, — и конец соревнования был против беседки.
Все глаза, все бинокли были обращены на пеструю кучку экзоскелетонов, в то время как они выравнивались.
Наконец судья крикнул: «Пошел!» — и полное уничтожение всего живого на арене началось.
«Пустили! Они приступают!» — послышалось со всех сторон после тишины ожидания. И кучки и одинокие пешеходы стали перебегать с места на место, чтобы лучше видеть. В первую же минуту собранная группа быстро движущихся смертоносных машин растянулась по полю, они занимали исходные позиции вокруг и под барьерами, в канавах и ирландской банкетке, направляя свои искровые разрядники, бомбометы и эхопушки друг на друга, демонстративно постреливая мимо. Зрителям казалось, что стрелять они все начали одновременно: поле зажглось яркими цветами — благодаря молниеносным движениям участников и электрическим залпам; но для бойцов была важна каждая секунда.
Группа смертоносных машин растянулась по полю, направляя свои бомбометы и эхопушки друг на друга
Первой жертвой стал приятель Вронского Опощенко, сидевший в паукообразной Оболочке; он неосмотрительно направил свой мощный магнит на самого худшего врага, какого только можно было себе выбрать: самоуверенный гусар летел верхом на ракете прямо в один из сиявших «глаз» паука. Результатом встречи этих двух Оболочек стал мощный взрыв, восемь ног механического насекомого полетели во все стороны. Огромная неповоротливая Оболочка пошатывалась, и уже было начала валиться, но наткнулась на торчащую из земли острозаточенную ногу паука, которая попала ей чуть ниже шеи. Владелец Оболочки, Петрович, вывалился из нее на арену, чертыхаясь и хватаясь за поврежденные ноги.
Фру-Фру, возбужденная происходившим вокруг, крутнулась на месте и выпустила очередь огненных шаров без разрешения хозяина; но Вронский обуздал ее, умело перебирая пальцами на управляющем диске. Потея внутри кабины и скрипя зубами от нетерпения, он, смотря в перископ, стал выискивать противника — Кузовлева, и наконец нашел его Оболочку — черный ящик.
— Низко висящий фрукт легко сорвать — прошептал Вронский и выпустил мощный электрический заряд из-за решетки Фру-Фру прямо в живот уродливого броненосца Кузовлева. Но выпущенный заряд отскочил от монолитной оболочки, и Вронский разочарованно нахмурился — как ему удалось так обшить ее? — и в ту же секунду он с радостным удивлением рассмеялся своему везению: огненный заряд, проплывая по небу, словно пылающий шарик для крокета, неожиданно попал в Матрешку Махотина. Взрыв пришелся прямо на безвкусно разрисованное лицо Оболочки, и Вронский остался доволен тем, что случай помог ему вывести из строя основного конкурента.
Празднуя победу, Фру-Фру подобрала ноги и зад и, словно кошка, перепрыгнула через обломки Матрешки. «О, милая!» — подумал Вронский.
— Браво! — раздался голос с трибун.
В то же мгновение перед глазами Вронского мелькнул частокол препятствия. Направив Фру-Фру на барьер, он вновь взглянул в перископ, чтобы узнать, что происходит сзади. Увиденное поразило его: главный соперник не был повержен, Вронский смотрел, как верхняя часть Матрешки, украшенная мужским лицом, тлела и постепенно линяла, словно бы меняя «кожу», являя миру новую Оболочку, на этот раз с ярко нарисованным лицом крестьянки.
— Поди ж ты, — воскликнул Вронский, — одна в другой!
Он вновь повернулся к барьеру и тут же пожалел, что позволил себе отвлечься: положение его изменилось, и он чувствовал, что произошло нечто ужасное, но вот что — он не успел понять. Вдруг к нему подъехала Оболочка в виде саней, на которых гордо восседала новая Матрешка. Фру-Фру попыталась было перепрыгнуть через препятствие, но ее тяжелая задняя нога зацепилась за него и боевой костюм Вронского начал вращаться вокруг своей оси, заставляя его больно биться о стенки крошечной кабины. Фру-Фру упала на грязную арену прямо за барьером и тут же стала удобной мишенью. Вронский прекрасно осознавал, что произойдет дальше — его неуклюжие движения обрекли Фру-Фру.
В отчаянии он заставил Оболочку подняться на ноги, но было уже слишком поздно. Взглянув в перископ, Вронский увидел, что уязвимость его не осталась незамеченной соперниками. К этому времени серповидная Оболочка Гальцина раскроила женский облик Матрешки, но теперь уж Вронский не был удивлен, увидев новую Оболочку, еще меньшую по размеру. Последнее, что увидел он перед ударом, было нарисованное лицо крестьянского мальчика на металлическом корпусе Матрешки, которая летела прямо на него и его бедную поврежденную Фру-Фру.
После ужасающего столкновения Вронский как-то открыл ногой дверь кабины и выкатился на землю.
— А-а-а-а… — застонал он, схватившись за голову, и сорвал с себя шлем; небольшие огоньки все еще тлели по всему его телу. — Ох, что я наделал! Битва проиграна и по моей вине! Позор, непростительная ошибка! И бедная, разрушенная машина! Ох, что я наделал! — в отчаянии воскликнул Вронский.
Зрители, доктор с фельдшером, офицеры его полка бросились к нему, когда он покинул арену. К еще большему его страданию, он чувствовал, что был цел и почти не обожжен, а бедная машина была вновь повреждена после недавнего ремонта, и потому было принято решение отправить ее в утиль. Вронский был не в силах отвечать на расспросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, оставив обугленный шлем у пруда, вышел вон с поля, не зная куда. Он чувствовал себя совершенно несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам. Через полчаса Вронский пришел в себя. Но воспоминание об этой скачке надолго осталось в его душе самым тяжелым и мучительным воспоминанием в его жизни.
