— Вы же не собираетесь консультировать меня двадцать
четыре часа в сутки? Тогда, отстранив от испытаний, вы только ухудшите дело.
Должна же я чем-то заниматься? Уроков сейчас практически нет. Что я буду
делать? Рассиживаться без дела? Все время прокручивать в голове, что произошло?
Вот тогда я точно сойду с ума. Я не хочу навсегда завязнуть в прошлом. Мне
нужно действовать в интересах своего будущего.
Моя тирада побудила их к жаркому спору обо мне. Я слушала,
прикусив язык, понимая, что не нужно вмешиваться. В конце концов, пусть и с
ворчанием со стороны доктора, было решено, что я буду продолжать участвовать в
полевых испытаниях, но не в полной мере.
Это выглядело как идеальный компромисс — для всех, кроме
меня. Я хотела продолжать вести ту же жизнь, что и раньше. Тем не менее, я
понимала, что лучшего мне, скорее всего, не добиться. Они решили, что я буду
участвовать в полевых испытаниях три дня в неделю, но без ночных дежурств, а в
остальные дни тренироваться и работать с учебниками, которые они для меня
подберут.
Я также должна встречаться с консультантом, что не вызвало у
меня особого восторга. Не то чтобы я что-то имела против консультантов. Лисса
встречалась с одним, и он оказал ей реальную помощь. Выговориться — это
помогает. Вот только… Вот только об этом я не хотела говорить.
Но если на кону стоит мое участие в полевых испытаниях, я с
радостью приму и это. Альберта считала, что это правильно — перевести меня на
уполовиненную рабочую неделю. И еще она настаивала, чтобы консультирование проводилось
также после инсценированных нападений стригоев — на случай, если они реально
оказывают на меня травмирующее воздействие.
Еще раз осмотрев меня, доктор Олендзки выдала справку, что я
здорова, и сказала, что я могу идти к себе. После этого Альберта ушла, но
Дмитрий остался, чтобы проводить меня.
— Спасибо за этот выход с половиной времени, —
сказала я ему.
Сегодня дорожки были влажные, потому что после бури заметно
потеплело. Еще не время для купальных костюмов, конечно, но большая часть льда
и снега растаяла. С деревьев капала вода, и нам приходилось обходить лужи.
Дмитрий резко остановился, преградив мне путь и повернувшись
лицом ко мне. Я затормозила, едва не налетев на него. Он схватил меня за руку и
подтянул близко к себе — чего я никак не ожидала от него на людях. Его пальцы
крепко сжимали меня, но не причиняли боли.
— Роза, — заговорил он с такой болью в голосе, что
у меня остановилось сердце, — я не должен был только сегодня впервые
услышать обо всем этом! Почему ты не рассказала мне? Ты представляешь, что я
пережил? Ты представляешь, что я пережил, увидев тебя в таком состоянии и не
зная, что произошло? Ты представляешь, как я испугался?
Я была потрясена — и его вспышкой, и нашей близостью. Я
сглотнула, не в силах говорить. Его лицо отражало множество всяких эмоций —
по-моему, такого я еще никогда не видела. Это было замечательно — но
одновременно пугало. Потом я раскрыла рот и сказала то, глупее чего и быть не
может.
— Тебя ничто не может напугать.
— Меня очень даже многое может напугать. Но в данном
случае я испугался за тебя. — Он отпустил меня, и я отступила на шаг. Его
лицо по-прежнему выражало сильное душевное волнение и беспокойство. — Я не
совершенен. И я уязвим.
— Понимаю, просто…
Я не знала, что сказать. Он прав. Мое восприятие Дмитрия
всегда было сильно завышенным. Он казался мне всезнающим. Неодолимым. Почти не
верилось, что он мог так сильно тревожиться из-за меня.
— И это ведь началось не вчера, — продолжал
он. — Была та история со Стэном, после которой ты расспрашивала отца
Андрея о призраках, — и все время пыталась справиться сама! Почему не
рассказала никому? Почему не рассказала Лиссе… или мне?
Я смотрела в эти темные-темные глаза — глаза, которые так
любила.
— И ты поверил бы мне?
— Поверил чему?
— Что я вижу призраков?
— Ну, это не призраки, Роза. Тебе только так кажется,
потому что…
— Вот поэтому, — прервала я его. — Вот
поэтому я не могла рассказать ни тебе, ни кому-нибудь еще. Никто не поверил бы,
просто счел бы, что я сошла с ума.
— Я не думаю, что ты сошла с ума. Но я думаю, что тебе
через многое пришлось пройти.
Адриан сказал почти в точности то же самое, когда я спросила
его, как узнать, безумна я или нет.
— Это нечто гораздо большее.
С этими словами я двинулась дальше.
Не сделав ни шага, он снова схватил меня и притянул к себе,
еще ближе, чем прежде. Я с ощущением неловкости оглянулась — вдруг кто-нибудь
увидит нас? — но в кампусе никого не было. Солнце не совсем зашло, но было
так рано, что большинство людей, скорее всего, еще даже не встали. И так
пустынно здесь будет примерно еще час. Тем не менее, меня удивило, что Дмитрий
идет на такой риск.
— Объясни мне в таком случае, — потребовал
он, — объясни мне, почему это нечто гораздо большее.
— Ты не поверишь мне. Ты что, еще не въехал? Никто не
поверит. Даже ты… единственный, кто мог бы.
У меня перехватило горло. Дмитрий так хорошо понимал меня! Я
хотела — действительно хотела! — чтобы он понял и это.
— Я… постараюсь. Хотя по-прежнему не думаю, что ты
правильно понимаешь, что с тобой произошло.
— Понимаю, — решительно заявила я. — Именно
этого никто и не осознает. Послушай, ты должен раз и навсегда решить, доверяешь
мне или нет. Если ты считаешь меня этакой деточкой, слишком наивной, чтобы
понять, что происходит с ее хрупким сознанием, тогда просто пойдем дальше. Но
если ты доверяешь мне достаточно, чтобы не забывать — я видела такое и знаю
такое, что превосходит опыт других людей моего возраста, — ну, тогда ты
должен также осознавать, что я кое-что понимаю в том, о чем говорю.
Нас обдувал теплый ветер, насыщенный запахом тающего снега.
— Я доверяю тебе, Роза, но… не верю в призраков.
В этом ответе проявлялась характерная для него вдумчивость.
Он очень хотел дотянуться до меня понять… но его желание боролось с
убеждениями, от которых он пока не готов был отказаться. В этом таилась и
некоторая ирония, учитывая, что карты таро, по-видимому, произвели впечатление
на него.
— Но ты постараешься? — спросила я. — Или, по
крайней мере, не станешь списывать все на психоз?
— Да. Это я могу.
Ну, я и рассказала ему о двух первых случаях, когда видела
Мейсона, и о том, как боялась объяснить кому-то инцидент со Стэном. Рассказала
со всеми подробностями о фигурах, которые видела в самолете и потом, в
аэропорту.
— Тебе не кажется, что это не очень похоже на реакцию
на стресс? — спросила я, закончив.
— Не знаю, какими ты представляешь себе реакции на
стресс. Они непредсказуемы по своей природе. — У него было то задумчивое
выражение лица, которое я так хорошо знала; оно свидетельствовало о том, что он
прокручивает в голове все возможные варианты. Еще для меня было очевидно, что
он по-прежнему не воспринимает мой рассказ как реальную историю о призраке, но
очень сильно старается держать разум открытым. Спустя мгновение он подтвердил
мое впечатление: — Почему ты так уверена, что это не плод твоего воображения?
