Планкет поднял голову. Снежинки липли к очкам и таяли от дыхания. Сквозь влажное марево город казался расплывчатым, загадочным и чертовски красивым. Луна прищуренным глазом подмигнула ему, и Планкет подмигнул в ответ. Все-таки, несмотря ни на что, он любил этот город. К черту Мексику!
Эпилог. Человек слова
Тонкая розовая полоска на горизонте кажется китовой кровью, расползающейся по морской воде. Вскоре пробьет восемь, и начнется День Большой Бойни. Пока же город вязнет в белесой предрассветной дымке. Силуэты домов выглядят размытыми. Зябко. Вдали, в гавани Нового порта, броненосцы раскочегаривают топки, гремит железо и горит уголь. Корабли готовятся к выходу — словно железные киты сонно ворочаются в тесном логове.
— Ну что, мальчик, поехали за ворванью? — Фокси прищурил левый глаз.
За его спиной из закопченной трубы поднимался в небо черный дым с искрами. Жилистые руки старого моряка привычно набили трубку, зашнуровали кисет, сунули за пазуху. На Фокси — старый морской бушлат с бронзовыми пуговицами, позеленевшими от времени. На ногах — новенькие лакированные ботинки.
Большим пальцем с желтоватым ногтем Фокси тщательно умял табак, сунул трубку в рот.
— Нам предстоит долгое плавание. Тебе, как новому гарпунщику, положена пятидесятая доля — радуйся, мальчик. Капитан здесь чертовски прижимистый.
Огромный негр в полотняной робе и штанах не по росту со стоном выпрямился, потрогал затылок. Лицо исказила гримаса. Сидя на палубе, негр огляделся. Китобоец — старый, деревянный — шел в прямой видимости берега. Скрипело дерево, пахло рыбой и горелым жиром. Негр удивленно посмотрел на носовую пушку, закрытую брезентом. Гарпунщик? Он все еще не понимал.
Взгляд негра вернулся к старому моряку.
— Это мои ботинки…
— Теперь мои, — добродушно отмахнулся Фокси.
— Где я? Что я здесь делаю? — голос звучал тихо, как шелест.
— Я обещал одним сухопутным ослам позаботиться о твоем бренном теле, — сказал Фокси и пожевал трубку. Глаза смотрели с отеческой насмешкой. — А слово свое я всегда держу, вареная акула. Завтракать будешь?
Абордаж «Левиафана»
«Огни Кето», от 31 октября 1901, вечерний выпуск
Рубрика: По ту сторону кулис
Автор: Филипп Биссо
Скандалы вокруг съемок «Левиафана» не утихают. Только-только определились с актерским составом, вымели всех упавших в обморок Аделид и покончивших с собой от разочарования Нянь, как появилась новая напасть. Любвеобильность нашего Левиафана (прозвище Виктора Асторио, режиссера фильмы) известна всей пучине морской и, похоже, не имеет границ. По каким странным критериям выбиралась актриса на роль Аделиды, мы уже писали. Отвергнув с десяток писаных красавиц, Левиафан предпочел характерную актрису, никогда не бывшую его любовницей! Правда, по слухам, последнюю несуразность режиссер уже устранил. Но речь не об этом.
В первый же день съемок, только актеры успели наложить грим, помощники разогнать любопытных, а режиссер вспомнить, что за фильму он снимает, как, словно летучка из сачка, на съемочную площадку вылетела некая дама — или, правильней, дамочка — и дикими криками принялась доказывать, что она Аделида! Говорят, что режиссер был очень удивлен, но мы в это не верим, в его трактовке Аделида как раз способна на подобные поступки: прорваться с боем мимо швейцара, с ходу влепить пощечину помощнику режиссера, надеть на голову гримеру коробочку с красками и… А впрочем, куда мы спешим? Представим эту сцену в деталях так, как будто это уже снято Ужасным и Могучим Левиафаном.
Итак.
Толпа живописно расположилась вокруг съемочной площадки.
Режиссер запечатлен в трагический момент — он с ужасом осознает, кого взял на роль Няни, и подумывает просто выбросить роль из фильмы.
Сценарист на коленях у ног режиссера — он собирает обрывки только что изничтоженного текста сценария. Это уже третий экземпляр, и на лице сценариста глубокое раздумье: послать ли за новой стопкой сценариев сейчас или подождать перерыва?
Исполнительница главной роли в гриме и готова плакать, хотя по сценарию в этом месте она должна гомерически хохотать. Но явно собирается плакать.
Гример с интересом наблюдает за лицом главной героини — только что он по ошибке закапал ей глаза, и теперь она должна начать рыдать. В то время как по сценарию…
Все замерло. Камера медленно проезжается по лицам, чувства каждого видны как на ладони. Именно в этот момент появляется она. Длинные растрепанные волосы — швейцар хорошо отыграл свой эпизод, героиня взлохмачена почти по-настоящему. Огромные отчаянные глаза, зрачок покрывает все видимое пространство — гример начинает присматриваться, ему интересно, как можно добиться подобного эффекта. Правильно направленный свет превращает ее взгляд в бездонный.
«Кто вы?» — вопрошает Левиафан. Ему действительно любопытно, а где вы видели Левиафана, которому нелюбопытна молодая красивая женщина?
«Как кто я?! — удивляется гостья. — Я твоя Аделида!»
На секунду повисает тишина. Но тут взвивается истинная Аделида.
«Кто?! — кричит она. — Какая еще Аделида?»
Уже по этой фразе видно, какого уровня патетики достигнет ее игра в кульминационный момент.
«Так ты меня обманул? Все это было, просто чтобы…»
«Нет, дорогая, что ты, — пугается режиссер. — Я в первый раз вижу эту… самозванку».
Тут не выдерживает гостья:
«Как это в первый раз? И сколько лет ты провел с закрытыми глазами?»
Далее следует безобразная сцена драки. Камера с удовольствием фиксирует моменты
…вот коробка с красками надевается на голову любопытному гримеру, который до последнего мучительно размышляет, чем же закапаны глаза у…
…вот очередной экземпляр сценария затыкает рот отчаянно визжащему оператору — причем исполняет этот ужас сам сценарист…
…вот истинная Аделида с гомерическим хохотом хватает самозванку за волосы и вышвыривает со съемочной площадки. Из бездонных глаз катятся черные слезы ненависти и зависти…
Если вдруг кто-то из наших читателей предпочитает сухие факты красочным описаниям, то именно для них следующее предложение: неизвестная, заявляющая, что она и есть настоящая Аделида, прорвавшись с боем на съемочную площадку, учинила там безобразную драку и была вышвырнута несравненной Оливией Хэгторн. Первый съемочный день не состоялся, режиссер в расстройстве чувств покинул студию, неизвестная исчезла в неизвестном же направлении.
ПОСРЕДНИК: ИСТОРИЯ ЖУРНАЛИСТА
Где вы видели журналиста, просыпающегося на рассвете? Засыпающего — да, но просыпающегося? И не потому, что статья не дописана (вот еще: и дописана, и сдана), и не потому, что есть некое событие, которое хорошо бы запечатлеть для истории. Хотя есть такое событие, есть. Дуэль лучшего драматического актера всех времен и народов и некоего Козмо Дантона, любовника той самой Ядвиги Заславской. И если сейчас накинуть пальто и пробежаться по пустынным улицам, так еще и успеть можно. Но нет. Грэм продолжает сидеть перед зеркалом и аккуратно стирать отбеливающую мазь. Это новый состав, он пользуется им всего второй раз и сильно нервничает — если аптекарь ошибся в рецептуре, то из-под белой пены, окружающей глаза, появится не бледная чистая кожа, а красное нечто, сочащееся сукровицей. А именно сегодня этого нельзя допустить. Грэм делает еще несколько плавных движений и с волнением наклоняется к зеркалу. В этот момент он похож на увядающую красотку, оценивающую свои активы трезвым утренним взглядом и намечающую план действий перед приходом любовника.
